Падение Берлина. 1945 - Энтони Бивор

После захода солнца, вечером 15 апреля, начальник политуправления 47-й армии полковник Калашник приказал капитану Владимиру Галлу и молодому лейтенанту Конраду Вольфу отправиться на передовую линию. У них был приказ подготовиться к допросам первых пленных после начала наступления. Кони Вольф, немец по национальности, являлся сыном известного драматурга, коммуниста Фридриха Вольфа, эмигрировавшего в Москву еще в 1933 году, когда к власти в Германии пришли нацисты. Кстати говоря, старший брат Кони Вольфа, Миша, стал в годы "холодной войны" пресловутым Маркусом Вольфом — главой восточногерманского шпионажа.

Когда два друга, вооруженные лишь пистолетами, достигли берега Одера, уже почти стемнело. Они обнаружили, что вокруг них находится огромное количество людей и военной техники. Повсюду проглядывали силуэты замаскированных танков. Было ясно, что огромные силы изготовились к наступлению. Все выглядело так, словно советская сторона натянула огромную пружину и была готова ее спустить[542].

Саперные подразделения уже занимались своей опасной работой. Они разминировали нейтральную полосу. Капитан Шота Сулханишвили из 3-й ударной армии вспоминал, что все стрелковые части были предупреждены о ведущихся работах по снятию минного заграждения[543]. Однако эксцессов избежать не удалось. Заснувший на посту солдат спутал с немцем возвращавшегося с боевого задания сапера. Очнувшись от внезапного шороха, он, не долго думая, бросил в него гранату. Сулханишвили был взбешен. Он избил несчастного стрелка почти до полусмерти. Для него каждый подчиненный ему сапер был на вес золота.

Те из советских солдат, которые уже приобрели наручные часы, все время поглядывали на циферблат. Они страстно желали знать только одно — сколько времени осталось до начала атаки. Зажигать какой-либо свет в траншеях категорически запрещалось. Но мысли военнослужащих крутились только вокруг предстоящего наступления.

Наилучший обзор поймы Одера и немецких укреплений на Зееловских высотах имелся в районе Райтвайн-Шпура — на наблюдательном пункте 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова. Чуйков был не особенно рад, когда узнал, что Жуков желает прибыть к нему и вместе с ним следить за артиллерийской подготовкой и началом атаки. Генерал приказал капитану Мережко, своему штабному офицеру, который находился вместе с ним еще со Сталинграда, отправиться в тыл, встретить там маршала и переправить его вместе со всей свитой через Одер.

Чуйков пришел в еще большее неудовольствие, когда увидел конвой автомашин, сопровождавший Жукова. Свет их фар, несомненно, был виден на очень большом расстоянии. Предубеждение против Жукова появилось у Чуйкова, по всей вероятности, еще зимой 1942/43 годов. Ему казалось, что его 62-й армии, героически оборонявшей Сталинград, было уделено недостаточно много внимания, тогда как роль самого Жукова в тех событиях необоснованно завышена. В дополнение к этому Чуйков был чрезвычайно обижен замечанием маршала, будто он, Чуйков, слишком много времени потратил на взятие Познани. Сам Чуйков также раздражал Жукова. Командующему 1-м Белорусским фронтом не нравились его комментарии по поводу того, что Берлин можно было взять еще в феврале.

Прямо перед взором Чуйкова простирались советские траншеи. Было слышно, как в них позвякивают солдатские котелки. Перед атакой бойцов сытно кормили горячей нищей. На самом передовом рубеже солдаты уже прикладывали губы к фляжкам с водкой. Телефоны, расположенные на наблюдательном пункте, звонили не переставая. Связные то появлялись, то исчезали вновь.

Прибыл Жуков. В его свиту входили генерал Казаков, командующий артиллерией, и генерал Телегин, начальник политуправления фронта[544]. Они прошли по тропинке, ведущей мимо отрога, и спустились в бункер, построенный армейскими инженерами под основанием небольшого утеса Наблюдательный пункт находился наверху. "Часовые стрелки как никогда медленно двигались по кругу, — вспоминал Жуков. — Чтобы как-то заполнить оставшиеся минуты, мы решили выпить горячего крепкого чая, который тут же, в землянке, приготовила нам девушка. Помнится, что ее почему-то звали нерусским именем Марго. Пили чай молча, каждый был занят своими мыслями"[545].

В распоряжении генерала Казакова имелось восемь тысяч девятьсот восемьдесят три артиллерийских орудия. На направлении главных ударов было сосредоточено двести семьдесят орудийных стволов на один километр фронта, включая 152- и 203-миллиметровые гаубицы, тяжелые минометы и дивизионы реактивной артиллерии. 1-й Белорусский фронт имел на своих складах более семи миллионов снарядов, из которых миллион двести тридцать шесть тысяч было выпущено в первый день наступления. Подавляющее превосходство советских войск в личном составе и вооружении стало причиной недооценки Жуковым предстоящего сопротивления противника.

Обычно маршал еще до начала атаки лично осматривал участок будущего наступления. Однако на этот раз, в основном из-за того, что его постоянно теребил Сталин, Жуков решил положиться на данные, полученные в ходе авиаразведки. Теперь же командующий фронтом с тревогой замечал, что фотографии района атаки, сделанные с воздуха, совершенно не передают всех сложностей рельефа местности. И действительно, ему было от чего волноваться. Немецкие укрепления, расположенные на Зееловских высотах, занимали господствующее положение по отношению к советскому плацдарму.

Еще во время подготовки к наступлению у Жукова возникла идея ослепить обороняющегося противника. Для этой цели к передовым позициям подтянули сто сорок три зенитных прожектора, которые должны были включиться в момент перехода в атаку советской пехоты.

За три минуты до начала артиллерийской подготовки маршал и его генералы поднялись по тропинке к замаскированному наблюдательному пункту. Пойму реки Одер покрыл предрассветный туман. Жуков посмотрел на часы: было ровно 5 часов утра по московскому времени, или 3 часа — по берлинскому.

"И тотчас же, — вспоминал маршал, — от выстрелов многих тысяч орудий, минометов и наших легендарных "катюш" ярко озарилась вся местность". История войны еще не знала столь интенсивной артподготовки. Артиллеристы генерала Казакова работали в бешеном темпе[546]. Командир одной из батарей 3-й ударной армии вспоминал, что повсюду стоял ужасный грохот. Казалось бы, артиллеристы должны были привыкнуть к подобной какофонии. Но на этот раз ему просто хотелось заткнуть чем-либо уши. Он чувствовал, что его барабанные перепонки буквально разрываются. Номера орудийных расчетов помнили о необходимости держать рты постоянно открытыми, иначе артиллеристы просто могли бы лишиться слуха.

При первых разрывах некоторые немецкие новобранцы подумали, что русские завели свой обычный "утренний концерт". Однако фронтовики, имевшие опыт боев на Восточном фронте, быстро смекнули, что на сей раз речь идет о начале большого наступления. Унтер-офицеры немедленно стали отдавать необходимые приказы: "Тревога! Всем занять свои места!"[547]Оставшиеся в живых впоследствии вспоминали, как внутри у них все похолодело, а рты моментально пересохли. "Началось", — шептали они про себя.