Падение Берлина. 1945 - Энтони Бивор

В подземном бункере Цоссена телефоны звонили беспрестанно. Утомленный генерал Кребс в тот день осушил не одну рюмку вермута из бутылки, стоявшей в его сейфе. Поскольку удары советской артиллерии и авиации прервали связь с командными пунктами многих соединений, то приходилось поддерживать связь со штабами подчиненных им частей. Одновременно увеличилось число звонков из различных министерств и от генерала Бургдорфа из рейхсканцелярии. Все требовали предоставить им самую последнюю информацию. Однако мысли штабных офицеров были прикованы к развитию ситуации на фронте.

На совещании в 11 часов утра прозвучало несколько вопросов, касающихся возможных планов эвакуации. Всем было понятно, что месторасположение Цоссена, к югу от Берлина, является чрезвычайно уязвимым. Оно может подвергнуться внезапной атаке сил 1-го Украинского фронта, только что перешедшего в наступление с фронта на реке Нейсе. Было сделано также одно или два осторожных замечания, что, по мнению фюрера, Берлин — это не основная цель русских, они всего-навсего осуществляют обманный маневр. Главное для Красной Армии — Прага. К ужасу генерала Хейнрици, Гитлер даже приказал передать под командование недавно произведенного в фельдмаршалы Шёрнера три танковые дивизии.

Командующему 9-й армией генералу Буссе как никогда требовались эти три дивизии. Они могли составить костяк резерва, предназначенного для проведения контратаки. Три его корпуса — 101-й армейский корпус на левом фланге, 56-й танковый корпус генерала Вейдлинга в центре и 11-й танковый корпус СС на правом фланге — испытывали огромный недостаток в бронированных машинах. Они были лишены маневра и могли держать оборону лишь до тех пор, пока фронт не будет прорван в каком-либо месте.

К югу от Франкфурта-на-Одере находился 5-й горный корпус СС. Он занимал оборону в полосе между клиньями двух главных советских ударов. Несмотря на то что этот корпус также был атакован частями советской 69-й армии, он смог устоять и сохранить за собой оборонительные позиции.

В пойме Одера и на Зееловских высотах сражение по-прежнему развивалось с хаотической непоследовательностью. Из-за плохой видимости большую часть потерь стороны несли в процессе ближнего боя. Один из ветеранов охранного полка СC "Великая Германия" вспоминал позднее, что близлежащее болото было "даже не полем боя, а какой-то бойней"[565].

Офицер советской саперной части Петр Себелев рассказал в письме на родину о своих впечатлениях, полученных в первый день наступления. Он с товарищами пробирался по полю, которое было до неузнаваемости перерыто воронками от снарядов. Повсюду валялось разбитое немецкое оружие, автомашины, подбитые танки и много трупов. Советские команды собирали погибших и относили их к местам захоронения. Погода была пасмурной, накрапывал дождь. Время от времени над головами военнослужащих в сторону немецких позиций пролетали штурмовики. Как писал Себелев, многие немцы уже сдавались в плен. Они не хотели продолжать воевать и отдавать свои жизни за Гитлера[566].

Другой советский офицер, капитан Клочков, описывал увиденную им картину в еще более восторженных тонах. Весь участок наступления 3-й ударной армии, по его словам, был завален трупами убитых немецких солдат[567]. Однако Клочков добавлял, что, к удивлению советских бойцов, некоторые — казалось бы, погибшие германские военнослужащие, — неожиданно поднимались на ноги, вылезали из траншей и поднимали руки вверх.

И все же такие описания немецких потерь кажутся сегодня преувеличенными. На самом деле 1-й Белорусский фронт потерял почти в три раза больше человек, чем германские войска[568].

Реалии первого дня наступления выявили множество недоработок советского командования. Плохая организация операции обнаружилась и в войсках 5-й ударной армии[569]. Части не соблюдали радиодисциплину. Линии коммуникаций постоянно прерывались, так что командиры подразделений порой не знали, что происходит у них впереди, и соответственно докладывали неправильную обстановку. Положение осложнял и явный излишек кодовых сигналов. Штабы просто не имели возможности вовремя дешифровать все поступавшие сообщения. В результате информация, по которой необходимо было принять самые срочные меры, запаздывала. Более того, армейским командирам нередко предписывалось занять те населенные пункты, которые находились слишком далеко от их передовых частей. Сейчас трудно сказать, что послужило основной причиной отдачи подобных приказов — общая неразбериха либо непрекращающееся давление со стороны вышестоящего начальства.

Все начиналось с Жукова, который на чем свет поносил командующих соединениями. Те, в свою очередь, обрушивались с руганью на подчиненных им командиров частей. Такая практика управления была обычной для Красной Армии. Несладко пришлось командиру 26-го гвардейского стрелкового корпуса. Он доложил, что его войска взяли деревню и продвинулись вперед еще на два километра. Но эта информация оказалась ложной.

В 248-й стрелковой дивизии один командир потерял целый полк. В другой дивизии батальон был послан в неправильном направлении, в результате чего боевая часть не смогла вовремя начать атаку. А когда она все же началась, то стрелковые подразделения потеряли контакт друг с другом из-за дыма и гари. Разведка не смогла обнаружить вражескую огневую точку, что привело в конце концов к тяжелым потерям среди пехотинцев. Вышестоящее руководство обвиняло полевых командиров в недостаточной продуманности своих действий. Отмечалось, что их единственным желанием было как можно скорее продвигаться вперед. Они не задумывались над тем, чтобы найти наиболее уязвимое место в обороне противника и именно там нанести концентрированный удар. Кстати говоря, политическое управление считало, что причиной этого явления стало отсутствие в передовых подразделениях должного партийного контроля. О сильном давлении со стороны вышестоящего начальства, конечно же, не упоминалось.

Как это нередко случалось и в предыдущих наступательных операциях, советские стрелковые части несли потери не только от огня противника, но и от обстрела собственной артиллерии. Виновными в подобных происшествиях считали тех офицеров, которые не могли должным образом использовать соответствующие технические приборы. Видимо, имелось в виду, что командиры неверно определяли направление движения частей по компасу и не выходили вовремя на связь. Так, в первый же день наступления, когда 266-я стрелковая дивизия достигла третьей линии немецких траншей, она подверглась сильному огневому налету со стороны советской же артиллерии. На следующий день, 17 апреля, та же участь постигла 248-ю и 301-ю стрелковые дивизии. В донесении штаба 5-й ударной армии говорилось о том, что ее войска уже успели взять в плен тридцать три тысячи германских военнослужащих, однако в нем не упоминалось о собственных потерях объединения.