Чаша и крест - Нэнси Бильо

— Но рисунки были упакованы и запечатаны, — удивилась я. — Как вы могли их видеть?

Выражение лица Жаккарда стало виноватым, и он низко поклонился.

— Дело в том, что я должен вести регистрационный журнал, фиксировать в нем содержимое каждой посылки, приходящей в Дартфорд: это входит в мои обязанности как члена королевской комиссии. Я лишь наскоро просмотрел рисунки, госпожа Стаффорд, исключительно в силу служебной необходимости, а потом снова запечатал.

Возможно, Ролин действительно имел полное право так делать, но меня обеспокоило, что он сует свой нос в мои дела. Разумеется, я не стала говорить это вслух, а лишь поинтересовалась:

— И чем же вас так удивил рисунок, предназначенный для первого гобелена? Сказочная птица, только и всего.

Жаккард улыбнулся:

— Птица феникс, с которой связана очень красивая легенда. Ну, во-первых, мне представляется чрезвычайно сложным художественно изобразить ее на полотне. Видно, вы большая мастерица по этой части и очень уверены в своих силах. Ведь тут придется использовать много самых разных цветов и их оттенков. Кроме того, вы решили изобразить тысячелетнего феникса, который сидит в своем гнезде, сплетенном из веточек, и ждет, когда вспыхнет пламя: тогда, как гласит легенда, он сгорит, а потом вновь возродится из пепла. Позвольте поинтересоваться, как вы предполагаете изобразить пламя?

— Золотыми нитками, — ответила я. — А что касается сложности, я полагаю, что первый же мой гобелен должен быть интересным и выразительным. Надеюсь, что серия гобеленов на мифологические сюжеты принесет мне больше денег. Но, к сожалению, на станке могут одновременно работать только три человека. И на то, чтобы создать серию, уйдет не меньше года. Поэтому я для начала выбрала один впечатляющий образ, который можно оценить с первого взгляда. Если найду настоящего ценителя, который повесит гобелен на видное место, у нас появятся новые покупатели.

Жаккард в изумлении остановился посреди улицы:

— Так у вас, оказывается, все продумано до мельчайших подробностей… Слушайте, да ведь это же просто блестящий план!

— Ну уж и блестящий… Не стоит преувеличивать, — смущенно отозвалась я. — Но вы сказали: во-первых. Стало быть, есть во-вторых и в-третьих? Что еще вас удивило в выборе рисунка?

Голландец наклонил голову, его блестящие карие глаза испытующе смотрели на меня.

— Мне вот что интересно, госпожа Стаффорд: а вам не пришло в голову, что кое-кто может усмотреть в изображении феникса тайный смысл, особенно если учесть, что птица выткана руками женщины, которая когда-то была монашкой?

— Да какой в гобелене может быть тайный смысл? — не поняла я. — И при чем тут монастыри? Миф о птице фениксе встречается в сочинениях Геродота, а он, как вам известно, жил в пятом веке до Рождества Христова. Так что к католической вере это не имеет никакого отношения.

— Феникс живет тысячу лет, — сказал Жаккард. — И католические монастыри тоже существуют тысячу лет. А что, если смерть птицы и ее будущее возрождение рассматривать как некий символ? Символы обладают огромной силой.

Станок наконец донесли до дверей моего дома. Я первая прошла внутрь, пытаясь скрыть смятение. А вдруг и вправду подсознательно я имела в виду именно это: хотела объявить всему миру о своем страстном желании, чтобы наша вера возродилась из пепла? Господин Ролин далеко не глуп. Не дай бог, я и правда навлеку на себя этим гобеленом новые неприятности.

В передней комнате сестра Винифред играла с Артуром. Увидев, что принесли станок, мальчик обрадовался и забросал меня вопросами.

На кухне служанка Кити накрывала на стол, собираясь покормить двух спутников брата Освальда. Остальных поместили в лазарете: сам он был тяжело ранен, а трое его спутников оказались слишком слабы. И потому брат Эдмунд устроил всех четверых у себя и день и ночь ухаживал за ними. Как только цистерцианцы окрепнут, они сразу же отправятся в Элсворт, в совсем недавно закрытый монастырь ордена кармелитов, где к ним собирается присоединиться еще один человек. Глядя на чумазых монахов, за обе щеки уплетающих рыбный пирог, я вдруг поняла, какими странными они, должно быть, кажутся Жаккарду. Изношенные рясы красноречиво свидетельствуют о том, кем они были еще совсем недавно. Мне очень не хотелось, чтобы посторонний застал нас за дневной молитвой и по городу поползли опасные слухи о том, что у меня в доме поселились монахи.

Я уже открыла было рот, чтобы попрощаться с Жаккардом, но тот опередил меня, заявив:

— Я присмотрю, чтобы вам правильно собрали станок.

— Благодарю вас, но в этом нет необходимости, — запротестовала я. — Вы и так сделали для меня больше, чем надо.

Но тут вмешалась Винифред:

— Сестра Джоанна, вы должны принять любезное предложение господина Ролина. Мы сами вряд ли сумеем в этом разобраться.

— Вот именно, так что позвольте мне помочь вам, насколько это в моих силах, — убедительно проговорил Жаккард.

И он принялся распоряжаться. Надо сказать, что голландец просто очаровал всех в доме. Наблюдая, как собирают станок, он ласково трепал по голове Артура, поддерживал занимательный разговор с сестрой Винифред, втягивая в беседу и меня, и даже отпускал шутливые замечания в адрес Кити, которая всякий раз вспыхивала, как маков цвет. А двух молчащих, как рыбы, монахов на кухне он, казалось, совсем и не заметил, даже когда те, закончив трапезу, вышли из дома и отправились в лазарет, чтобы навестить своих товарищей.

Как только станок был собран, Жаккард в последний раз любезно поклонился и отправился восвояси.

Сестра Винифред наклонилась ко мне и прошептала:

— Надо же — какой красавец, с ума сойти. Ну что, сестра Джоанна, теперь мы снова начнем работать, как в монастыре? Станем делать прекрасные вещи. Обещаю, я буду помогать вам каждую свободную минутку.

— Правда? — Я обняла ее за тонкую талию. О, как я дорожила дружбой сестры Винифред, как была благодарна ей за то, что она наконец-то поверила, что моя затея с гобеленами может увенчаться успехом.

И тут распахнулась входная дверь. Сначала я подумала, что это вернулся зачем-то Жаккард. Но в дверях стояли Джеффри Сковилл и сестра Беатриса.

Они вошли в дом. И я сразу заметила, как по-разному они держатся. Вид у констебля был какой-то подавленный. Пробормотав «добрый день», он умолк и больше не сказал ни слова. А сестра Беатриса, наоборот, с ходу принялась болтать, сверкая от возбуждения глазами:

— Я была просто сама не своя от радости… просто сама не своя, честное слово, когда услышала, что вы вернулись, сестра Джоанна. Целых два месяца прошло, мы все тут очень по вам скучали. Без вас здесь было так плохо. Я сразу побежала искать Джеффри, нашла его на краю города. А когда сказала, что вы вернулись, он мне даже не поверил, представляете? «Не может быть!» — говорит. А я ему: «Так пойдемте со мной, сами увидите». Вот мы и пришли. Что, и станок тоже здесь? Ну, наконец-то!