Свободный полет одинокой блондинки - Эдуард Тополь

— Нет, на метро.

— У меня машина. Позвольте, я вас подвезу, — предложил Расулла и, когда они ехали по Москве, продолжил: — Мне нравится ваше стремление постичь мудрость Аллаха. Такое упорство нуждается в поощрении. У нас есть фонд помощи братьям по вере.

— Спасибо, брат. Я не нуждаюсь.

— А чем вы занимаетесь?

— Наукой и торговлей.

— Одновременно? Интересно, где можно этим заниматься одновременно?

— В своем институте…

Расулла вопросительно скосился на Красавчика, тот с явной неохотой пояснил:

— Кроме работы в лаборатории, я взял в аренду помещение бывшего парткома, открываю там свой бизнес.

— И чем будете торговать?

— Изделиями по конверсии… Мне сюда, пожалуйста, на Вавилова.

Расулла свернул на улицу Вавилова и спросил с улыбкой:

— А что могут делать по конверсии в Институте плазмы? Плазменные зажигалки?

— Почему зажигалки? Всякие несекретные технологии — лазеры для медицины, к примеру. Ну, я приехал, спасибо.

Расулла остановил машину.

— Не стоит благодарить, мы же братья. Знаете, я подумал: может быть, мы у вас тоже что-нибудь купим для нашей медицины. Вы заметили номер моей машины? Я пакистанский дипломат.

— Правда? Я в этом не понимаю. Я был ученым, потом перешел на партийную работу, теперь стал бизнесменом. А что делать? Иначе не выживешь. Спокойной ночи, брат. Аллах акбар!

Красавчик вышел из машины и, сутулясь, пошел к подъезду многоэтажного дома, в котором он жил теперь со стариком астматиком.

Расулла, глядя ему вслед, произнес:

— Воистину Аллах акбар…

Несмотря на свою простоту, индивидуальный подход, который применял Красавчик почти на каждом шагу, оказался удивительно эффективным. Уже в тот же день Алену перевели из общей палаты в одиночную, а кровать с голой продавленной сеткой сменила постель с новеньким бельем, и враз подобревшая санитарка даже вымыла Алену в душевой.

— Мы перевели ее в отдельную палату, сняли с аминазина, даем витамины, — докладывал главврач Красавчику, ведя его по больничному коридору. — Хорошо бы купить ей прозак или саротен, это западные антидепрессанты…

Красавчик опустил ему в карман еще одну зеленую купюру:

— Купите.

— Понял, — кивнул главврач и открыл дверь Алениной палаты. — Прошу вас…

Палата была маленькая, но чистая, с решеткой на окне. Алена сидела спиной к двери, смотрела через решетку на улицу. На ней был новый больничный халат, волосы убраны под косынку.

Некоторое время Красавчик смотрел ей в затылок, потом негромко позвал:

— Алена…

Она очень медленно повернула голову. Ее похудевшее лицо уже обрело прежние очертания, в нем исчезла отвислость нижней губы и другие приметы невменяемости. Но глаза… Глаза оставались пустыми и смотрели на Красавчика с полным безразличием.

— Я могу погулять с ней в парке? — спросил Красавчик у главврача.

Но и в больничном парке ему все не удавалось оживить этот безучастный манекен.

— Хочешь анекдот? — старался он. — Врач говорит больному: «Скажите, когда вы почувствовали себя собакой?» А больной отвечает: «Когда я был щенком»…

Алена и бровью не повела.

— Гм… А такой анекдот?..

Он рассказал, наверно, с десяток анекдотов и своих козырных историй, которыми он привык смешить девушек от Москвы до Парижа, но теперь это не работало, Алена оставалась глуха и безучастна.

— Хорошо! — сказал он, подходя к больничной проходной. — А я тебе рассказывал историю про блины? Не рассказывал? Слушай, в Монте-Карло, в ресторане отеля «Де Пари» читаю в меню: «Блины по-русски». Думаю: о, это то, что надо! Правда, цена — 3 тысячи франков, это почти четыреста долларов. Но думаю, ладно, за любовь к родине надо платить…

— Блины… — вдруг произнесла Алена, перебив его. — Блины… Я хочу блины… Я хочу есть… — И по ее щекам потекли слезы.

Красавчик посмотрел на нее, и, кажется, впервые за все время их знакомства в его глазах появилось нечто более глубокое, чем азарт и легкость игры.

— Так это… Так это вы тут от голода пухнете? — догадался он потрясенно. — Стой здесь! Стой и не двигайся! Я сейчас!..

Пятясь и оглядываясь, он быстро вышел через проходную на улицу, голоснул первой же машине и стремительно уехал.

Алена послушным истуканом стояла на месте, глядя, как поодаль больные возятся в клумбе-панно. Медлительно и заторможенно, как роботы, они выдергивали сорняки, сажали рассаду, красили камушки…

Но когда Красавчик на той же машине вернулся и, держа в руках несколько разноцветных воздушных шаров и коробку с пиццей, проскочил в проходной мимо охранника, Алены уже не было.

— Алена! — растерянно оглянулся он и увидел ее в клумбе-панно — она работала там вместе с другими больными. Он побежал к клумбе. — Алена!

Она разогнулась, увидела шары и… улыбнулась.

Но тут какой-то коротышка-больной, оставив работу, подбежал к Красавчику, выхватил у него связку шаров и, счастливо захохотав, выпустил их в небо под радостный смех остальных дебилов.

В тот же день в кабинете главврача Красавчик положил на стол еще одну зеленую сотенную купюру и прижал ее пресс-папье.

— Я хочу вывести ее в город.

— Да вы что! — всплеснул руками врач. — Она же пациентка психбольницы! Суицид!..

— Под мою ответственность, — мягко перебил Красавчик и опять полез в карман за деньгами.

— Нет-нет, больше не надо!

— Ничего, не помешает. — Красавчик сунул под пресспапье еще сотню. — Но вы же знаете, сейчас милиция на каждом углу. Дайте мне ее паспорт.

Врач, вздохнув, порылся в сейфе, достал два паспорта.

— Здесь общегражданский и заграничный. Один должен остаться у меня.

— Мне общегражданский. — Красавчик взял один из паспортов.

— Но только до вечера! — предупредил врач. — Вечером она должна быть…

— Будет, — заверил Красавчик. — Я вернусь за ней через час.

Но приехал за Аленой в больницу не через час, а через три, проведя эти три часа в Институте физики плазмы. Там, в бывшем помещении парткома, ему пришлось задержаться, наблюдая, как рабочие выгребают с книжных полок стопки книг Ленина — Сталина — Брежнева и брошюры с постановлениями ЦК, снимают со стен портреты членов Политбюро и достают из шкафов переходящие красные знамена победителей социалистического соревнования, вымпелы ударников труда и чугунные бюсты Кирова и Володарского. Весь этот мусор, пролежавший тут «на всякий случай», теперь бестрепетно уходил на свалку.