Тайпи. Ому - Герман Мелвилл

С первого взгляда на маркизца я догадался, откуда он родом, и обратился к нему на его языке; он обернулся, удивленный, что иностранец заговорил на родном наречии. Он оказался уроженцем Тиора, одной из долин Нукухивы. Я не раз бывал в этих местах, а потому мы встретились на Эймео, как старые друзья.

Я часто разговаривал с Марбонной через бамбуковую ограду. Он оказался по натуре философом – ярым язычником, осуждавшим пороки и безрассудства христианского двора на Таити, дикарем, преисполненным презрения к вырождающемуся народу, среди которого волей судьбы ему приходилось жить.

Меня поразил патриотизм этого человека. Ни один европеец, очутившись за пределами родины, не мог бы говорить о своей стране с большей гордостью, чем Марбонна. Он частенько уверял меня, что как только соберет достаточно денег на покупку двадцати ружей и потребного числа мешочков с порохом, он вернется в родные края, с которыми Эймео нельзя и сравнивать.

Этому самому Марбонне после нескольких безуспешных попыток удалось наконец добиться для нас разрешения посетить резиденцию королевы. Сквозь многочисленную толпу, заполнявшую мол, он провел нас к тому месту, где сидел какой-то старик, и представил в качестве своих знакомых «кархоури», жаждущих осмотреть достопримечательности дворца. Почтенный камергер поглядел на нас и покачал головой; доктор, решив, что он хочет получить вознаграждение, сунул ему в руку плитку прессованного табаку. Она была милостиво принята, и нам позволили пройти дальше.

Когда мы входили в один из домов, со всех сторон послышались крики, призывавшие Марбонну, и ему пришлось оставить нас.

С самого начала мы оказались предоставлены самим себе, и уверенность моего спутника нам очень пригодилась.

Он направился прямо в дом, а я за ним. Там было много женщин. Вместо того чтобы удивиться, они приняли нас столь сердечно, словно нас приглашали выпить с ними чашку чаю. Прежде всего нас заставили съесть по тыквенному сосуду пои-пои и нескольку жареных бананов. Затем закурили трубки, и завязалась оживленная беседа.

Придворные дамы не обладали особым лоском, но вели себя удивительно свободно и непринужденно – совсем как красавицы при дворе короля Карла. Одна из фрейлин Помаре – лукавая молодая особа – могла вполне свободно объясняться с нами, и мы постарались заслужить ее особое расположение, желая позже воспользоваться ее услугами в качестве чичероне.

В этом она, пожалуй, даже превзошла наши ожидания. Никто не решался ей прекословить, и мы без церемоний входили во все помещения, раздвигали занавески, поднимали циновки и заглядывали во все уголки. Возможно, эта девица была хранительницей печати своей госпожи, а потому перед ней открывались все двери; во всяком случае, сам Марбонна, носивший на руках инфантов, не смог бы оказать нам и половины тех услуг, что оказала она.

Среди других выделялась размерами и красивым внешним видом резиденция одного европейца, бывшего помощника капитана торгового судна, польстившегося, женившись, породниться с династией Помаре. Так как его супруга была близкой родственницей королевы, он стал постоянным членом семейного кружка ее величества. Этот авантюрист поздно вставал, театрально одевался в наряды, увешанные безделушками, усвоил повелительный тон в разговоре и, очевидно, был вполне доволен собой.

Когда мы вошли, он лежал на циновке и курил трубку, окруженный вождями и дамами, восхищенно взиравшими на него. Он, конечно, заметил наше приближение, но, вместо того чтобы встать и оказать вежливый прием, продолжал разговаривать и курить, не удостоив нас даже взглядом.

– Его высочество объелся пои-пои, – небрежно заметил доктор.

После того как провожатая представила нас, остальное общество ответило обычными приветствиями.

Когда мы пожелали повидать королеву, нас повели к зданию, значительно превосходившему размерами все остальные дома в ограде. Длиной по меньшей мере полтораста футов, было очень широкое, с низкими стрехами и чрезвычайно крутой крышей из листьев пандануса, без дверей и без окон. Со всех четырех сторон тонкие столбы поддерживали стропила. В промежутках между столбами шелестели занавески из тонких циновок и таппы; часть из них имела по краям фестоны или была чуть-чуть отдернута, чтобы проникали свет и воздух и чтобы любопытные могли время от времени заглянуть внутрь и посмотреть, что там происходит.

Отодвинув одну из занавесей, мы очутились в огромном зале; длинная толстая коньковая балка тянулась на высоте добрых сорока футов от земли; с нее свисали бахромчатые циновки и кисти. Со всех сторон стояли диваны из положенных одна на другую циновок. Тут и там легкие ширмы отгораживали укромные уголки, где группы придворных – исключительно женщин – полулежали за вечерней трапезой.

Когда мы приблизились, жужжание разговоров повсюду прекратилось, и дамы выслушали какие-то кабалистические слова сопровождавшей нас девушки, объясняющие наше появления среди них.

Зрелище было странное; но больше всего удивила нас коллекция очень ценных вещей, привезенных со всех концов света. Они лежали рядом с самыми грубыми местными изделиями без всякого намека на какой-нибудь порядок. Великолепные шкатулки розового дерева, инкрустированные серебром и перламутром, графины и бокалы граненого стекла, множество чеканной серебряной посуды, позолоченные канделябры, наборы глобусов и готовален, тончайший фарфор, богато отделанные сабли и охотничьи ружья, кружевные шляпы и роскошные одеяния, множество других европейских товаров – все это было раскидано вперемежку с неуклюжими тыквенными сосудами, наполовину наполненными пои-пои, свертками старой таппы и циновок, веслами, острогами и обычной таитянской мебелью.

Все эти ценные предметы были, конечно же, подарками далеких государей. И ни один из них не сохранился в целости. Охотничьи ружья и сабли заржавели, царапины покрывали изящные деревянные вещицы.

Мы с интересом разглядывали эту кунсткамеру, как вдруг наша провожатая дернула нас за рукав и прошептала:

– Помаре! Помаре! Арамаи коу коу.

– Она идет ужинать, – сказал доктор, глядя в указанном направлении. – Как вы думаете, Поль, что, если мы подойдем?

В это мгновение занавеска вблизи нас поднялась, и со стороны личных покоев, находившихся в нескольких ярдах, вошла королева – без свиты.

На ней было свободное платье из голубого шелка, плечи покрывали две роскошные шали, одна красная, а другая желтая. Ее королевское величество шла босиком.

Это была женщина среднего роста, довольно полная, с не очень красивыми чертами лица и чувственным ртом. Она казалась состарившейся от забот, что, вероятно, следовало приписать недавним несчастьям. На вид ей было около сорока, но на самом деле она была моложе.

Как только королева приблизилась к одному из огороженных ширмами уголков, ее приближенные поспешили навстречу, вошли вместе с ней и привели в порядок циновки, на которые она опустилась. Вскоре появились две девушки и принесли повелительнице еду; окруженная граненым стеклом и фарфором, кувшинами со сладостями, Помаре Вахине Первая, королева Таити, ела рыбу и пои-пои из тыквенных сосудов, не пользуясь ни ножом, ни ложкой.