Очень странные увлечения Ноя Гипнотика - Дэвид Арнольд

– Напомни, а что такое «Гамильтон»? – спрашивает папа.

Мама показывает на него:

– Вот хороший пример.

На следующий день Вэл с разбега заключает меня в объятия, едва я вхожу в палату Алана.

– Прости, – шепчет мне Вэл прямо в ухо, а я думаю о гнездящейся внутри обиде, которая уже начала вгрызаться в душу: насколько глубоко она проникнет, если я ее не остановлю?

– Все в порядке, – говорю я и обнимаю Вэл в ответ. – Ты же пыталась помочь.

Как мама и говорила, никакого чуда. Никакого волшебства. Но все равно хорошо.

– Значит, вы только и дожидались моей комы, чтобы снова начать встречаться, а? – Алан слабо улыбается с кровати; лицо у него бледное и вид слегка оглушенный. Он качает головой: – Некруто, йо. Совсем некруто. – И хотя голос у него слабый и хриплый, ничего чище и прекраснее я в жизни не слышал.

Я подхожу и невольно улыбаюсь отсутствию медицинских приборов и трубок.

– Ну-с, как мы себя чувствуем? Хорошо отдохнули? – Я смотрю на воображаемые наручные часы: – Поспали-то вы, батенька, будь здоров.

– Ты ведь в курсе, что под одеялом я совершенно голый, – говорит Алан.

– Ты ведь в курсе, что под одеждой я совершенно гетеросексуален, – в тон ему отвечаю я и целую бицепс. – Но ты не сдавайся. Если будешь паинькой, тогда и посмотрим.

Моя рука, лежавшая на краю кровати, оказывается в его руке, и Алан говорит:

– Я скучал по тебе.

И я начинаю плакать:

– Я тоже скучал по тебе.

А теперь и Вэл с нами, и стерильная палата в педиатрической реанимации ничуть не хуже моей комнаты; мы забираемся в кровать, Вэл по одну сторону от Алана, я – по другую, полное уравнение нашего треугольника – один плюс один плюс один равняется один, – и так лежим некоторое время, умиротворенные воссоединением.

Мы с Вэл смотрим «Девочек Гилмор» на ее телефоне, пока Алан между нами засыпает и просыпается. Похоже, с моего прошлого визита тут провели эксперимент: сколько букетов можно запихнуть в отдельно взятую палату?

– Тетушка Рози, – поясняет Вэл в ответ на мой блуждающий взгляд. – Она не мелочится с цветами, а сразу приводит флориста.

– Так она хорошо добралась?

– Да, и теперь держит оборону в доме. То есть готовит столько еды, что впору накормить три соседних округа.

Алан шевелится, будто вот-вот проснется, но все же не просыпается.

– А ваши родители тоже дома? – тихонько спрашиваю я.

– Да. Они уехали, когда узнали, что ты придешь.

– Да? Почему?

– Ну ты только посмотри на нас.

– Точно.

– Кстати, – Вэл показывает на один из букетов на столике у кровати, – угадай, кто прислал вот этот.

– И кто?

– Тайлер.

– Тайлер… Уолкер?

– Не-а.

– Ну не Мэсси же.

– Он, – кивает Вэл и объясняет, что семья Мэсси вроде провела лето в Англии, где у Тайлера случилось прозрение. – Говорят, он ходит и извиняется перед всеми в школе за свое поведение. Короче, когда он узнал, что случилось с Аланом, то прислал цветы.

– Мило.

– Не просто мило. Ты записку посмотри.

Я достаю из вазы белую карточку и читаю каракули Тайлера Мэсси:

– Умереть не встать, – говорю я. – Он его целует и обнимает.

– Безумно, да?

– Скорее монументально.

Я очень близок к тому, чтобы пошутить про подъем кинокарьеры Тайлера и возможное влияние последних событий на его новейшее произведение, «Диалоги вагины», но внезапно понимаю, что «Диалоги» существовали только у меня в голове.

– Над чем смеешься? – спрашивает Вэл.

Я и не заметил, что смеюсь.

– Ни над чем, – отвечаю я. – Просто радуюсь.

– Насчет монументальности. – Вэл показывает на мои штаны и рубашку: – А куда девался «синий Боуи»?

Утром, протянув руку к очередной футболке с Боуи, я впервые за долгое время подумал: не сегодня. И – в духе идеи персональной ревизии – выкопал со дна ящика комода единственные вещи, не связанные с Боуи, которые еще подходили мне по размеру: старый серый джемпер с треугольным вырезом, черные штаны с песочными лампасами и пару белых высоких конверсов.

– Да ну, даже не знаю, – отвечаю я. – Подумал, настала пора перемен. Что скажешь?

– Одним словом? – говорит Вэл. – Фанереально.

Внезапно в беседу вступает Алан:

– Я собирался сказать «зоологично». Но «фанереально» куда лучше.

– Не знала, что ты не спишь, – замечает Вэл.

– Я мастер притворяться, – заявляет Алан, – как хамелеон.

– Ты под наркозом.

– Как хамелеон под наркозом. Но под хорошим наркозом, йо. Ной, я попрошу у санитаров немножко этого добра для твоей спины.

Не знаю, насколько Алан сейчас ясно соображает, но если учесть, что он в любую минуту может провалиться в сон и мне больше вообще не удастся с ним сегодня поговорить, я решаю, что момент подходящий.

– Так вот, насчет моей спины.

– Ага. – Вэл ставит на паузу очередную серию «Девочек» в телефоне, садится на кровати и поворачивается лицом ко мне. – Мы наконец дождались?

– Чего дождались?

– Извинения, – говорит Алан. – И ты уж постарайся как следует.

– Погодите. – Теперь уже я сажусь, и они смотрят на меня, стараясь выглядеть строго, но не в силах скрыть удовольствие от предстоящего шоу. – И давно вы знаете? – спрашиваю я.

– Издеваешься? – говорит Вэл. – Примерно с самого начала, чувак.

– Ты худший лжец в мире, Но, – добавляет Алан.

– Во всей мировой истории лживых обманщиков, – кивает Вэл. – Буквально на последнем месте.

– Хм… ясно.

Вэл скрещивает руки на груди, поднимает брови:

– Ну?

– Что?

– Йо. Хоть ложь и не сработала, – говорит Алан, – ты все равно пытался нам ее втюхивать каждый божий день.

– Да. Верно. – Я прокашливаюсь. – Простите, что врал вам про спину.