Никогда не разговаривай с чужими - Рут Ренделл

Сначала он не обращал внимания на сирены. В городе многие службы оснащены ими. Это и полиция, и «Скорая помощь», и пожарные. На какое-то мгновение Чарльзу показалось, что полиция могла преследовать его, но он немедленно отбросил это предположение как невозможное. Затем он увидел пожарную машину, которая на большой скорости пролетела на запад со стороны пожарного депо в Февертоне. Ее сирена тревожно ревела, и другие машины поспешно освобождали дорогу. Чарльз почти дошел до места. Оставалось идти совсем немного, он уже повернул на Кинг-авеню, которая затем переходила в Стейшн-роуд. Кинг-авеню взбегала на холм, затем спускалась к вокзалу и сортировочной станции. Этот холм был наивысшей точкой города после Фонтильских высот. Другая пожарная машина ослепила его на вершине. Чарльз обернулся, чтобы проследить за ее спуском по другой стороне холма, и тотчас же заметил пожар около мили на юг. Ни тогда, ни потом, словом, до тех пор, пока утром он не увидел новости по телевидению, ему и в голову не приходило, что могли гореть Пятидесятнические Виллы, что пожар охватил Убежище. Вероятно, свеча, так рискованно оставленная на краешке садовой скамейки, упала, и от нее сначала загорелась оберточная бумага, ну, а потом…

Но сейчас на вершине холма Чарльза занимала мысль только о самом пожаре. Ему хотелось бы оказаться поближе к пожару, или чтобы пожар был ближе к нему. И тогда он смог бы увидеть все, что там происходило.

Ни одного такси не оказалось на стоянке, когда он подошел к вокзалу. Это означало, что, должно быть, только что пришел поезд и все машины расхватали пассажиры. И ему придется ждать не менее двадцати минут, пока какое-нибудь такси не вернется. Вокзальный кафетерий уже закрылся, все забегаловки на привокзальной площади — тоже. Исключение составлял паб, вход в который был ему запрещен, да и он закрывался с минуты на минуту.[24]Чарльз медленно побрел ко входу в помещение вокзала и неожиданно у выезда с парковочной площадки заметил машину отца. Отец сидел за рулем и читал вечернюю газету. Или делал вид, что читал. Интуитивно, или благодаря своему ясновидению, Чарльз чувствовал его беспокойство. Отец оказался здесь совсем не случайно, хоть и притворяется. И наверняка он сейчас будет сочинять какую-нибудь сказку о том, что должен был завезти кого-то на станцию или что забыл что-то сделать в офисе, а на обратном пути подумал, что мог бы также… ну, и так далее.

Чарльз медленно подошел к машине. Отец отложил газету, и явное облегчение разлилось по его лицу. Оно порозовело, взгляд смягчился.

— О! Это ты, — сказал отец. — Знаешь, я привозил посылку, ее надо было передать клиенту с лондонским поездом, и подумал, что мог бы заодно и посмотреть тебя.

Вряд ли бы отец дожидался шестифутовочетырехдюймового Манго. Но, с другой стороны, ничего из того, что произошло с ним, никогда не могло бы случиться с Манго, подумал Чарльз, уютно устроившись в машине рядом с отцом. И немедленно волна ужаса захлестнула его. Так, вероятно, произойдет еще не раз в ближайшие восемь-девять часов. И с годами это будет случаться время от времени. Возможно, не будет такого ужаса, но сознание, что он убил человека, останется, подумал Чарльз, ощущая в кармане перочинный нож с маленьким кусочком волокна веревки, застрявшим под лезвием.

Они оба были немало потрясены, когда, вернувшись с Корфу, пришли на встречу с Василиском и Сциллой в Убежище и нашли его сгоревшим дотла.

— «Как Карфаген», сказал бы старина Линдси, — пробормотал Грэхем. — Только римляне таким образом уничтожали города. Я не удивился бы, если и соль была бы здесь тоже.[25]

В воскресный день они не читали газет, не слышали радио, не смотрели телевизор. Все обитатели дома на Черч-Бар только недавно поднялись.

Манго и Грэхем стояли на другой стороне Руксетер-роуд среди небольшой толпы, с изумлением разглядывая обгоревшие руины, отдаленно напоминающие балки, опоры стойки. Пожарище уже обнесли временным проволочным забором. В голову Манго закралась дикая идея, что это мог сделать Московский Центр, и, значит, недавно расположение Убежища стало каким-то образом известно Рози Уайтекер. А она обещала быть бесстрашной и беспощадной. Она смогла бы сделать это даже сама, ну, в конце концов, поручить кому-нибудь из своих агентов…

Нет, это невозможно! Нельзя давать волю воображению. Скорее всего, загорелось из-за неосторожности строителей.

Грэхем закурил сигарету. День выдался облачный и довольно пасмурный для середины августа, но на нем были солнцезащитные очки. Ему только мягкой шляпы с широкими, загнутыми полями не хватает, а то был бы точь-в-точь как шпион из фильмов тридцатых годов, подумал Манго.

— Здесь нам больше нечего делать, — заявил он.

— Надо бы подыскать другое Убежище, — откликнулся Грэхем. — Мой брат говорил, что в Хартленде тоже есть дом на снос.

Брат Грэхема Кит, он же Сцилла, должен был прийти на встречу, но вряд ли теперь стоило его ждать. Он, вероятно, уже все знал о пожаре из новостей по ТВ.

— Там был кто-то. Полиция обнаружила тело. Но пока не определили, кто это, — сказал мужчина позади Манго.

— Да, полиция нашла кого-то, — вступил в разговор другой человек. Он, вероятно, успел прочитать свежую газету или посмотреть последний выпуск телевизионных новостей, поэтому добавил: — Это был мужчина, полиция обнаружила его машину неподалеку.

Манго и Грэхем медленно побрели прочь. Они обсуждали, не сходить ли в кино, здесь в «Фонтейне» идет подходящий фильм — «Маска Димитроса», хоть афиши японского фильма еще не успели снять. Но Грэхем предложил вместо этого съездить к тете. Он мог бы поехать туда и, не откладывая в долгий ящик, поговорить с Китом о новом Убежище. Манго пошел домой, но по пути сделал крюк, чтобы зайти на Невинскую площадь и посмотреть, нет ли чего у Лисандра Дугласа в тайнике, но рука бывшего мэра была пуста. Он с некоторым волнением уже представлял, как начнет дешифровку следующего послания, на которое рассчитывал и которое, вероятно, начнется с числа семнадцать, обозначающего сегодняшнюю дату, и закончится чем-то вроде десять пятнадцать, как время. Однако пустой тайник немного разочаровал его.

Пятидесятнические Виллы загорелись от молнии. Это первоначально высказанное предположение сразу же подхватили все газеты. Была и другая версия — поджог. Поджигателем объявляли Питера Морана, который, сделав свое черное дело, нечаянно упал с лестницы и, видимо, потерял сознание. Поэтому и не смог покинуть горящий дом.

То, что это был Питер Моран, определили по найденной неподалеку машине. Кроме того, была проведена идентификация по остаткам очков и часов, а также зубному протезу. Ничего больше от него не осталось. Чарльз прочитал об этом в «Свободной прессе». Питер Моран был мертв, поэтому газеты могли писать о нем все, что заблагорассудится. Газеты цитировали заявление полиции, что Питер Моран четыре года назад обвинялся в насилии над ребенком, которому не было еще и тринадцати. Тут же один из зрителей кинотеатра «Фонтейн» вспомнил, что вечером, когда произошел пожар, он видел Питера Морана с мальчиком лет десяти. Началось следствие, но его пока отложили. Дело принимало нешуточный оборот, все оказалось гораздо серьезнее, чем Чарльз предполагал, и ему пришлось проглотить свое негодование по поводу возраста, данного ему зрителем. Но он положил шифровку, используя «Людей октября», в тайник под эстакадой, где просил Левиафана как можно скорее встретиться с ним.