Нёкк - Нейтан Хилл

– Но я же пишу художественные произведения, – возражаешь ты. – Там всё вымысел.

– Мне все равно, как вы это назовете, – отвечает преподаватель. – Просто напишите что-нибудь правдивое.

И ты описываешь одну из немногих случившихся с тобой правдивых историй. О близнецах, которые живут в пригороде Чикаго. Сестра – подающая надежды скрипачка. Брат – хулиган. За ужином они сидят, боясь пошевелиться, под суровым взглядом отца, фондового брокера, потом их отпускают, и по ночам они отправляются на поиски приключений – в частности, потихоньку отравляют воду в гидромассажной ванне соседа, директора их элитарной частной школы. Отравляют очень просто: большими дозами пестицидов. Но почему? Зачем брату травить директора школы? Что такого натворил директор, чем он это заслужил?

Ответить на этот вопрос просто, а вот написать об этом куда сложнее.

Несколько лет назад ты вдруг обо всем догадался. Тебе наконец удалось соединить точки, которые в одиннадцать лет соединить не получалось. Почему Бишоп знал такое, о чем детям знать не положено. О сексе. Как в тот день, когда вы вдвоем были на пруду, он наклонился и прижался к тебе – откуда он знал, какую позу принять и что нужно делать? Как ему вообще такое в голову пришло? Как он додумался соблазнить директора, чтобы избежать порки? Где он раздобыл всю эту гнусную порнографию, все эти полароидные снимки? Почему он вечно выпендривался? Зачем хулиганил? За что его выгнали из школы? Зачем он убивал зверюшек? Зачем отравил директора?

Все это ты вдруг понял в старшей школе. Шел утром на уроки, даже не думал ни о Бишопе, ни о директоре, вообще ни о чем таком, как вдруг тебя осенило, будто видение снизошло, словно все это время твой мозг подспудно пытался собрать целое из частей: Бишопа изнасиловали. Его совратили. Ну разумеется! И сделал это не кто иной, как директор школы.

Тебя охватило такое чувство вины, что ты пошатнулся. Ты уселся прямо на землю перед чьим-то домом, оглушенный, изумленный. Кружилась голова. Ты пропустил первые три урока. Тебе казалось, будто ты сломался прямо там, на лужайке.

Как же ты раньше этого не понял? Ты так увлекся своими переживаниями – влюбленностью в Бетани, выбором подарка для нее в торговом центре (тогда казалось, что ничего важнее в мире быть не может!), – так увлекся собой, что не заметил трагедии, которая разворачивалась прямо у тебя перед глазами. Проницательность и способность к сопереживанию напрочь тебе отказали.

Видимо, поэтому ты в конце концов решаешься об этом написать. В рассказе про близнецов ты описываешь, как брата насиловал директор. Ты не ходишь вокруг да около, не отделываешься намеками. Ты прямо пишешь о том, что, по твоему мнению, произошло. Ты пишешь правду.

Как и следовало ожидать, однокурсникам тебя слушать скучно. Им уже надоел и ты, и твои темы. Очередная история о растлении малолетних, говорят они. Слышали-знаем. Давай дальше. Но твой преподаватель неожиданно приходит в восторг. Говорит, что этот рассказ – совсем другое дело: в нем есть человечность, щедрость, теплота и искренность чувств, которых не хватало твоим прежним потугам. А потом, в очередной личной беседе, преподаватель сообщает, что некий Перивинкл, большая шишка в одном нью-йоркском издательстве, ищет молодые таланты, новые имена и спрашивает, можно ли послать ему твой рассказ.

И это последний шаг на пути к писательской славе. Это последний шаг на пути к цели, которую ты поставил себе, когда ушла мать: издалека произвести на нее впечатление, заслужить ее одобрение и похвалу. И это последнее, что нужно сделать, чтобы Бетани снова тебя заметила, поняла, какой ты классный, не чета этим тромбонистам, и полюбила тебя так, как ты того заслуживаешь.

Тебе лишь нужно сказать “да”.

Чтобы сказать “да”, переверни страницу…

Ты говоришь “да”. Не задумываясь об отдаленных последствиях. Ни минуты не заботясь о том, как Бетани и Бишоп отнесутся к тому, что ты раскрыл их подноготную. Тебя так ослепляет желание впечатлить, потрясти, вызвать восхищение тех, кто тебя бросил, что ты соглашаешься. Да, конечно!

Преподаватель посылает рассказ Перивинклу, и далее события развиваются стремительно. На следующий день тебе звонит Перивинкл. Называет тебя “важным новым голосом американской словесности” и сообщает, что хочет включить твой рассказ в сборник молодых талантов.

– Заголовок для прессы пока не придумали: скорее всего, назовем его “Голос будущего”, – говорит Перивинкл, – или “Будущее”, или даже “Туса”: многим нашим консультантам, как ни странно, это название очень нравится.

Перивинкл отдает рассказ наемным авторам, чтобы те его причесали. “Ничего такого, – поясняет он, – обычное дело”, – потом пристраивает его в толстый журнал, который задает тон в литературе, и тебя называют одним из пяти лучших американских писателей моложе двадцати пяти лет. Потом Перивинкл, пользуясь твоей популярностью, всеми правдами и неправдами заключает немыслимый контракт на книгу, которая еще даже не написана. Об этом в начале 2001 года пишут в газетах вместе с прочими хорошими новостями: об информационной супермагистрали и новой экономике, – в общем, о том, что нация на всех парах летит вперед.

Поздравляю.

Теперь ты известный писатель.

Но радость твою омрачают два обстоятельства. Первое – от матери ни звука. Зловещее молчание. Вообще непонятно, читала ли она рассказ.

Второе – Бетани, которая, разумеется, прочитала рассказ, больше тебе не пишет. Ни электронных, ни бумажных писем, ничего. Ты пишешь ей письма, спрашиваешь, что случилось. Потом понимаешь, что, похоже, что-то действительно случилось, и ты просишь ее объяснить, что не так. Потом ты догадываешься: наверно, Бетани разозлилась на то, что ты украл историю ее брата и неплохо на этом нажился. Ты пытаешься оправдать свой поступок тем, что, дескать, это священное право писателя, и извиняешься за то, что не согласовал это предварительно с ней. Ответа ни на одно из писем нет, и постепенно ты понимаешь, что история, которая, как ты надеялся, должна была вернуть тебе Бетани, наоборот, лишила тебя всякой надежды на то, что она когда-нибудь станет твоей.

Бетани не пишет тебе несколько лет, и все эти годы ты тоже не пишешь, несмотря на ежемесячные воодушевляющие звонки от Перивинкла, которому не терпится прочесть рукопись. Но рукописи нет, а следовательно, и читать нечего. Каждое утро ты просыпаешься, намереваясь писать, но так ничего и не пишешь. Ты и сам не помнишь, чем занимаешься дни напролет, но уж точно не пишешь. Так проходят месяцы – без единой строчки. На весь свой аванс ты покупаешь большой дом и в нем ничего не пишешь. Пользуясь минутой славы, пристраиваешься преподавателем в местный университет, где читаешь студентам лекции по литературе, но сам ничего не пишешь. У тебя не то что бы “ступор”. Просто исчезла причина писать, главный твой мотив.

В конце концов от Бетани приходит письмо. Днем 11 сентября 2001 года, посланное ста с лишним адресатам. В нем говорится: “Я цела и невредима”.

Потом ранней весной 2004 года, в ничем не примечательный день, ты видишь во входящих письмо от Бетани Фолл, читаешь первый абзац, в котором она пишет, что должна сообщить тебе нечто важное, и у тебя екает сердце: ты думаешь, что она хочет признаться, что всю жизнь любила только тебя одного.