Право учить. Работа над ошибками - Вероника Иванова

Спускаюсь вниз по ступенькам Уровней зрения, туда, где становятся различимы Кружева крохотных, почти безмозглых, но зато безжалостных существ, исполняющих приказ своего господина. Вряд ли некромант мог ожидать подобного исхода, хотя надо было понимать: плоть листоухих рождается и живёт по несколько иным законам, нежели плоть людей.

Кровь эльфа не растворила в себе отраву, и второго Кружева Разума не возникло; пришельцы пожирали место своего обитания, но не плодились, оставаясь разрозненными группами. Если «милорд» желал подчинить себе Стир’риаги при жизни и в посмертии, то затея с треском провалилась. Эльф умрёт, но и его тело будет разрушено в прах.

— Ты хочешь, чтобы Совет узнал обо всём ЭТОМ?

Листоухий вздрогнул, хотя я задал свой вопрос вовсе не из желания причинить боль или озадачить — честным эльфам нет никакого прока в знаниях о яде, проникающем в кровь незаметно, безболезненно и неотвратимо. Потому что любое знание о способах достижения смерти рано или поздно захочется применить по его прямому назначению.

— Нет.

Верное решение. Однако разговор с племянником всё же должен состояться, и чем раньше, тем лучше:

— Ты сможешь поговорить с Мэем сейчас?

Стир’риаги качнул головой:

— Если таково твоё желание.

— Я не желаю. Просто спрашиваю. Времени не так уж и много... Особенно у тебя.

— Да, времени немного. — Он снова запахнул покрывало. — Позовёшь?

— Разумеется.

Направляюсь к двери и слышу робкое:

— А что со мной?

Ах да, есть же ещё его высочество...

— Думаю, вам не стоит присутствовать при разговоре двух родственников. Идёмте.

Мэй уже не лежал, а сидел на кровати, но с прежней хмурой миной на лице. Все дети одинаковы: стоит миру вокруг них повернуться в другом направлении, как рождается смертельная обида на всё и вся. Хорошо хоть бусину не выкинул. Правда, белый шарик лежит рядом с ладонью эльфа, не в ней. Брезгует? Боится? Пусть сам выбирает причину своих поступков. Но лишь после того, как завершит более важное дело:

— Твой дядя поговорит с тобой. Прямо сейчас.

Недоверчиво поднятый взгляд, не узнающий меня.

— На первом этаже, правый коридор от входа. Там одна лишь открытая дверь.

Выражение лилово-серебряных глаз не меняется.

— И поторопись, если хочешь успеть.

Он спросил бы, успеть «что» или «куда», но не решается. Поднимается на ноги, проходит мимо. На мгновение замедляет шаг, но, может быть, мне это только кажется? Ведь скрип ступенек уже затихает где-то внизу...

— У тебя много друзей-эльфов?

Следовало бы усмехнуться, но лучше придержать ехидство при себе: мальчик и сам не понимает, что в невинном вопросе звучит не интерес касательно расы моих многочисленных знакомых, а завистливое сожаление об отсутствии таковых у вопрошающего.

— Вообще-то, именно эти двое скорее мои недруги.

— Почему?

— Потому что мы по-разному видим одни и те же вещи... Присаживайтесь, ваше высочество, пока есть свободная минутка, стоит использовать её для отдыха.

Рикаард подумал над моими словами и примостился на краешек кровати, но тут же снова пустился в расспросы:

— А что потом?

— Потом?

— После отдыха?

Опираюсь спиной о стену рядом с дверным проёмом.

— Какая разница?

Мальчик с видом знатока поясняет:

— За отдыхом всегда следует труд. Меня так учили.

Не могу удержаться, чтобы не съязвить:

— Ах, вас всё же чему-то учили...

Щёки его высочества оскорблённо вспыхнули румянцем:

— Я...

— Простите. Прошлые события, сопровождавшие наши встречи, не давали повода задуматься о глубине ваших познаний... в разных предметах.

Он смущённо опустил голову и упрямо повторил:

— Меня учили.

— Разумеется. Не могли не учить как возможного наследника престола.

— Никакого престола не будет.

Рикаард произнёс эти слова совсем тихо, но без ожидаемой мной злости, с одной только грустью.

— Уверены?

— Есть Дэриен, есть Рианна. Я больше не нужен.

Правильно. Ты и должен именно так себя чувствовать. Сестрёнка считалась ущербной, а потому не рассматривалась претенденткой на власть, старший брат, заполучивший неизлечимую болезнь, также выходил из борьбы, и всё внимание было обращено на последнего из королевских отпрысков. Внимание, услужливость, готовность исполнить любой каприз, напускное дружелюбие и иллюзорная преданность. В мгновение ока потеряв всё это, немудрено озлобиться. А потом, когда первая волна злобы схлынет, оставив на берегу души горький песок сожалений, можно загрустить. Навечно.

Но, как верно заметил мой кузен, всё — и созидание, и разрушение — начинается внутри нас, а не снаружи. И убедить себя в необходимости либо правильности действий можно только самому.

— Ничем не могу помочь.

Он кивает, не поднимая глаз. Но если дело только в отстранении от игры за престол...

За власть нужно бороться. Однако следует помнить: по завоевании благосклонности сей дамы бой не закончится, поля сражений продолжат множиться, каждое из них постепенно усеется телами поверженных врагов, и весь пройденный путь окажется... одним большим кладбищем. Тихим и пустым. А уж что такое пустота, я прекрасно знаю!

— Разве что...

Его высочество затаивает дыхание.

— Есть один человек, которому вы нужны больше всего на свете. Вы сами. А мнение остальных — всего лишь ветер. Он способен принести прохладу посреди летней жары или заточить клинки зимней стужи, это верно. Но от ветра всегда можно укрыться за стенами своего дома. В своём сердце.

— Но... нельзя же вечно сидеть взаперти!

С детьми трудно спорить, они всегда задают неожиданные вопросы и находят выход из лабиринтов, ставящих в тупик самого мудрого взрослого.

— Нельзя.

— И что тогда делать?

— Выходить за порог. Прогуливаться по округе. Смотреть, как живут люди. Перекидываться словами с теми, кого встретишь на своём пути. Примерять на себя чужие жизни.

— Зачем?

— Чтобы окончательно понять, что они вам не подходят, что у вас должна быть своя собственная жизнь.

Рикаард упрямо мотнул головой:

— Но как я узнаю, куда мне идти?

— Просто идите. Знание непременно встретит вас... где-нибудь. Оно терпеливо сидит на камне у обочины, вслушиваясь в звуки шагов, и ждёт.