Золотая тетрадь - Дорис Лессинг

И это было правдой. Лежа в темноте, в объятиях Пола, она думала, что эти руки постепенно, за несколько лет, отгородили ее от всех остальных. Она теперь почти нигде не бывала, потому что ей никуда без него ходить не нравилось и потому что она очень быстро, в самом начале их отношений, усвоила, что, когда они отправлялись куда-нибудь вместе, проблем было больше, чем это того стоило. Или Пол ее ревновал, или он говорил, что, встречаясь с ее друзьями из мира литературы, он чувствует себя третьим лишним. На что Элла отвечала:

— Это не друзья, это знакомые.

У нее больше не осталось живой связи ни с кем, кроме сына, Пола и Джулии. Джулия никуда не денется, их дружба — на всю жизнь. Вот она и сказала:

— Я же могу поехать с тобой, не так ли?

Он поколебался и, смеясь, ответил:

— Но ты же не захочешь расстаться с той блистательной литературной жизнью, которую ты ведешь в Лондоне?

Она сказала ему, что он совершенно сумасшедший, и начала строить планы на отъезд.

Однажды она отправилась с Полом к нему домой. Его жена и дети уехали на каникулы. Это случилось после того, как они вместе посмотрели какой-то фильм и он сказал, что хотел бы взять из дома свежую рубашку. Они затормозили возле маленького домика, стоявшего в ряду других, точно таких же домов, в пригородном районе к северу от Шепперд Буш. В маленьком аккуратном садике были повсюду раскиданы детские игрушки.

— Я все время твержу Мюриэл, — сказал он, раздраженно, — что дети не должны так разбрасывать свои вещи.

И в этот момент она поняла, что это — его дом.

— Что ж, зайдем на минуточку, — сказал он.

Элла не хотела заходить в дом, но все равно она за ним последовала. Стены холла были обклеены традиционными обоями в цветочек, у стены стоял шкаф темного дерева, на полу — яркая полоска симпатичного коврика. Непонятно почему, но это Эллу успокоило. Убранство гостиной пришло из эпохи других вкусов: на стенах были обои трех разных расцветок, занавески и диванные подушки не сочетались ни с одной из них. Было понятно, что комнату только что отремонтировали; казалось, что она выставлена напоказ. Это производило гнетущее впечатление, и Элла пошла на кухню за Полом, который продолжал искать «свежую рубашку», в данном случае — понадобившийся ему медицинский журнал. В этом доме кухня была тем местом, где протекала вся жизнь его обитателей, и была она убогой. Но на одной стене были красные обои, и казалось, что и это помещение тоже находится в процессе преобразований. На кухонном столе возвышались горы журналов «Женщины дома». Эллу словно ударило током; но она себе сказала, что, в конце концов, она работает в этом отвратительном снобистском журнале, и какое же тогда она имеет право задирать нос перед теми, кто его читает? Она себе сказала, что не знает никого, кто отдавался бы своей работе всем сердцем и всей душой; все, похоже, работают как-то нехотя, или подходят к своей работе цинично, или, выполняя ее, раздваиваются в своем сознании, так что она ничем не хуже других. Но эти рассуждения ей не помогли; в углу стоял маленький телевизор, и она представила, как жена Пола сидит здесь каждый вечер, читает журнал «Женщины дома», смотрит в телевизор и прислушивается к тому, что наверху делают дети. Пол увидел, как она стоит на кухне, перебирая журналы и озираясь по сторонам, и заметил с хорошо ей знакомым мрачным юмором:

— Это ее дом, Элла. Она вольна здесь делать все, что хочет. Это то малое, что я могу ей дать.

— Да, то малое.

— Да. Наверно, журнал наверху. — И Пол вышел с кухни и направился наверх, говоря через плечо: — Ну, тогда пойдем?

Недоумевая, она подумала: «Он что, показывает мне свой дом, чтобы что-то мне продемонстрировать? Потому что он хочет этим что-то мне сказать? Он что, не понимает, как мне здесь плохо?»

Но она снова послушно пошла за ним, наверх, и в спальню. Эта комната опять оказалась не такой, как все остальные, и было понятно, что уже давным-давно в ней вообще ничего не меняли. Там стояли две одинаковые кровати, разделенные небольшим столиком, на столике — большая фотография Пола в рамке. Цветовое решение было таким: зеленый, оранжевый, черный, с множеством тревожных полосатых расцветок, — эра «джаза» в убранстве дома, ярко здесь представленная, спустя двадцать пять лет после ее зарождения. Пол нашел нужный ему журнал, он лежал на прикроватном столике, и был готов уйти. Элла сказала:

— На днях я из рук доктора Веста получу письмо. «Дорогой доктор Оллсэп. Пожалуйста, подскажите, что мне делать. В последнее время мне по ночам не спится. Перед тем как лечь спать, я пью горячее молоко и пытаюсь расслабиться, но это не помогает. Пожалуйста, дайте мне совет, Мюриэл Тэннер. P. S. Забыла упомянуть, мой муж будит меня рано утром, около шести часов, он допоздна работает в больнице. Иногда он не приходит домой целую неделю. Я упала духом. Это продолжается уже пять лет».

Пол ее слушал, лицо его было серьезным и печальным.

— Я не делал для тебя из этого никакой тайны, — наконец сказал он. — Нельзя сказать, что я особенно горжусь тем, какой я муж.

— Но ради всего святого, почему бы не положить всему этому конец?

— Что?! — закричал он, уже снова смеясь и возвращаясь к своей обычной роли распутника. — Бросить несчастную женщину с двумя детьми?

— Она, может быть, найдет мужчину, который станет о ней заботиться. Только не говори мне, что ты будешь против. Тебе же не может нравиться то, как она живет?

Он ответил серьезно:

— Я говорил тебе, она — женщина очень простая. Ты всегда исходишь из предположения, что все люди — такие же, как ты. А вот нет, это не так. Ей нравится смотреть телевизор, читать журнал «Женщины дома» и расклеивать по стенам кусочки обоев. И она хорошая мать.

— И ей все равно, что у нее нет мужчины?

— Насколько я понимаю, он у нее есть, и я ее никогда не спрашивал, — сказал он, снова смеясь.

— Ну я не знаю! — сказала Элла, совершенно упав духом, снова идя следом за ним, теперь уже вниз.

Она покинула этот маленький, наполненный дисгармонией дом с чувством огромного облегчения, словно ей удалось ускользнуть из ловушки; и, выйдя на улицу, она осмотрелась и подумала, что, может быть, здесь все домики такие, и все в них фрагментарно, и ни в одном из них нет цельности, отражающей цельную жизнь, цельную личность живущего в нем человека, или, если уж на то пошло, цельность живущей в нем семьи.

— А тебе вот что не нравится, — сказал Пол, когда они отъезжали от дома, — тебе не нравится, что Мюриэл, ведя такую жизнь, может быть вполне счастлива.

— А как это возможно?

— Некоторое время назад я спросил ее, не хочет ли она от меня уйти. Если бы она захотела, она могла бы вернуться к своим родителям. Она сказала, что нет. Кроме всего прочего, она бы без меня совсем растерялась.

— О Боже! — сказала Элла, испуганно и с отвращением.

— Это правда, я для нее кто-то вроде отца, она находится в полной от меня зависимости.