Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - Леонид Колосов

Добавим: от дачи показаний Абель заранее отказался.

«Вынесение приговора, — писал Донован, — заняло всего 16 минут. Приговор был объявлен, и Абеля вывели из зала суда. Я смотрел ему вслед и думал… Для человека в 55 лет 30 лет тюремного заключения означали пожизненное заключение… Прощаясь, он протянул мне руку, и я пожал ее. Для человека, готовящегося отбывать тридцатилетний срок заключения в иностранной тюрьме, полковник Абель обладал поразительным спокойствием».

Во время интервью я спросил Рудольфа Ивановича: — О вас слывет молва, что вы совмещаете в себе мастерство художника с прекрасными знаниями математики и криптографии. Существует ли связь между искусством и точными науками?

Он немного задержался с ответом, на какую-то долю секунды прикрыл глаза и четко ответил:

— Если угодно — да, существует. В криптографии, в математике, в живописи можно обнаружить общее явление: процесс кодирования. Шифровать — значит кодировать. Математическая формула есть код, то есть предельная сжатость информации. А возьмите древних художников, которые создавали наскальные росписи где-нибудь в Китае или на Цейлоне. Если всмотреться в линии контуров людей, животных, начертанных древними живописцами на стенах примитивных храмов, жилищ, то ведь это также передано в спрессованной форме, в форме видения того или иного предмета. Иными словами — кодирование. Вообще контур, мне думается, и в современной живописи, рисунке — это как бы выделение, выпячивание основного элемента сюжета на холсте или картоне. Техника оконтуривания помогает зрителю ухватить главное. К ней прибегали художники эпохи классицизма, ее не чураются и деятели современного искусства. А что такое шифр, код? Передача информации в сжатом виде. Код облегчает читающему не расплываться «мыслию по древу», а быстро «выуживать» существо вопроса. Хотя, разумеется, шифровальщик существует еще и для того, чтобы посланное им донесение смог прочитать лишь тот, кто знает ключ для его расшифровки. Шифровальщик работает с секретными документами…

«Полковник был на редкость своеобразной личностью, — вспоминает адвокат Донован. — Его съедала постоянная потребность в духовной пище, свойственная каждому образованному человеку. Он жаждал общения с людьми и обмена мыслями».

А теперь попробуем сопоставить некоторые события, происходившие в США до, во время и после ареста Абеля. Попытаемся, так сказать, спроецировать их на действия американской администрации.

В конце февраля 1956 года в северо-западном районе Вашингтона, в рабочем кабинете шефа Центрального разведывательного управления Аллена Даллеса состоялось не совсем обычное заседание. Помимо хозяина на нем присутствовали: начальник генштаба ВВС генерал Натан Туайнинг, представитель исследовательского института ВВС подполковник Хем-лок и член экспертного совета космического комитета полковник Превитт. Даллес, окинув всех быстрым взглядом, бросил: «Разведка, которую мы вели над территорией восточного блока с помощью воздушных шаров, провалилась, господа. Нужны новые средства. Разрешите предоставить слово полковнику Превитту».

Превитт поднялся, достал из вместительного саквояжа фотографии и чертежи самолета, которого никто из присутствующих прежде не видел. Конспективно пояснив технические данные новой машины, полковник подчеркнул: «Этот самолет сможет подниматься выше 21 километра. На такой высоте он будет неуязвим для русских ракет, а тем более истребителей. Автор проекта — главный конструктор фирмы «Локхид» Клиренс Джонсон. Опытный образец изготовлен на заводах этой корпорации».

Слово снова взял Даллес: «Необходимо тщательно координировать наши усилия. В рамках ЦРУ подготовкой серии разведывательных полетов будет заниматься отдел 10–10. Самолет уже имеет кодовое название У-2».

Между тем Даллес нервничал: как сохранить конспирацию, как уйти от утечки информации об истинных целях, для которых предназначался новый самолет? В редакции газет из кабинетов ЦРУ полетела направленная дезинформация: появился, мол, самолет с высокими техническими данными для метеонаблюдений, а также для измерения радиоактивности высших слоев атмосферы и исследования инфракрасного излучения… Но позже, когда несколько машин У-2 в разных регионах потерпели аварии, один из иностранных журналистов с предельной ясностью написал: «Конечно, это самолет для метеоисследований. Но вместе с тем было бы нелепо полагать, что его нельзя использовать и для разведывательных целей…»

Принимая во внимание, что в октябре 1957 года в СССР был запущен первый искусственный спутник земли, и сознавая в этой связи, на каком уровне находится советская наука и техника в области создания таких кораблей, в Вашингтоне еще в большей степени стали раскручивать маховик антикоммунистической пропаганды. А к тому дню, когда Абелю был вынесен приговор, уровень шпиономании в США дошел до предельной грани, в том числе в верхних эшелонах власти.

Наступил март 1958 года. Незадолго до этого апелляционная жалоба Абеля, пройдя сквозь жесткое бюрократическое сито, наконец попала в апелляционный суд Второго округа Нью-Йорка.

Особенно тяжко Рудольф Иванович, по его словам, в те дни переживал запрет на переписку с семьей. И тогда Донован предложил ему переговорить лично с Даллесом. Он встретился с ним в штаб-квартире ЦРУ — Лэнгли. Вряд ли стоит пересказывать всю затянувшуюся беседу. Приведем лишь одно высказывание шефа ЦРУ. Обращаясь к Доновану, он сказал: «Я хотел бы, чтобы мы имели таких трех-четырех человек, как Абель, в Москве…» Переписку Абелю разрешили, но поставили ее под строжайшую цензуру. Еще при обыске в номере гостиницы были обнаружены шесть микрофильмов с письмами Абелю от его жены и дочери. И этот факт, конечно, стал «вещдоком» в деле полковника.

— Рудольф Иванович, я понимаю, что до ареста вы были поглощены выполнением заданий, передачей информации в Центр. Но хоть какое-то время вам удавалось выкроить, так сказать, для души?

— Любил бывать на концертах в «Карнеги-холле». Как-то слушал там песни в исполнении русского американца Ивана Ассура. Его судьба сложилась довольно неординарно. Он родился еще до войны в Латвии. Отец преподавал историю. В 1940 году пришли большевики и отца сразу же арестовали: не подчинился новой власти, не перестроился в педагогическом процессе. Через год пришли немцы. Они расстреливали евреев, да и русских тоже. А когда гитлеровцев изгнали, матери и ему доставалось еще больше, ибо отец был репрессирован. Решили уехать на Запад. Все это я вычитал в программке концерта хора донских казаков под управлением С. А. Жарова. В его хоре состояли казаки, ушедшие на Запад с Белой армией. Популярность коллектива росла изо дня в день. Но в нашей стране его просто не признавали, запрещалось произносить даже имя Жарова. Ведь он отказался служить в Красной армии и, оказавшись в плену у белоказаков, так и остался в их рядах. Жаров записывал на диски песни, а в Советском Союзе продолжали его замалчивать. Кстати, Иван Ассур вынашивал заветную мечту: построить на заработанные доллары русскую православную церковь в память о людях, невинно погибших в годы сталинских репрессий, включая своего отца-мученика… И такая церковь была построена в штате Орегон.

Да, Абель не относился к числу завзятых ортодоксов. Но если дело касалось его редкой профессии, то здесь он был сугубо принципиален: