На крыльях орла - Кен Фоллетт

Это разочарование терзало его в течение нескольких лет, пока в какой-то уик-энд Росс Перо не устроил грандиозную вечеринку в Сан-Франциско, убедил сухопутные силы собрать участников налета на Сон Тей со всего мира и представил их военнопленным, которых они пытались спасти. В тот уик-энд, почувствовал Саймонс, его ребята получили наконец-то ту благодарность, которую заслуживали. И устроил все это именно Росс Перо.

– Вот почему я здесь, – объяснил Саймонс Кобёрну. – Даже и говорить нечего, что ни для кого другого я бы не пошел на это.

Кобёрн, думая о своем сыне Скотте, совершенно точно знал, что имел в виду Саймонс.

22 января сотни молодых офицеров военно-воздушных сил подняли мятеж на базах в Дезфуле, Хамадане, Исфахане и Мешхеде, объявив себя преданными сторонниками аятоллы Хомейни.

Значимость этого события не была очевидной для советника по национальной безопасности Збигнева Бжезинского, который все еще ожидал, что иранские военные сокрушат иранскую революцию; то же самое можно было сказать о премьер-министре Шахпуре Бахтияре, который твердил о противодействии революционному вызову с использованием минимума силы; и о шахе, который, вместо того чтобы уехать в Соединенные Штаты, застрял в Египте, ожидая, что его призовут спасти страну в трудный час.

Среди людей, увидевших его значимость, были посол Уильям Салливен и генерал Аббас Гарабаги, начальник штаба вооруженных сил Ирана.

Салливен проинформировал Вашингтон, что идея прошахского контрпереворота принадлежала к сфере чистой фантазии, революция была обречена на успех, и Соединенным Штатам лучше было бы начать думать о том, каким образом они собираются сосуществовать с новым порядком. Посол получил резкую отповедь от Белого дома с намеком, что проявляет нелояльность президенту. Салливен решил подать в отставку, но жена отговорила его от этого шага: он несет ответственность перед тысячами американцев, все еще остававшихся в Иране, указала супруга, и едва ли может сейчас бросить их на произвол судьбы.

Генерал Гарабаги также подумывал об отставке. Он оказался в невозможном положении. Генерал принес клятву верности не парламенту или правительству Ирана, а лично шаху, но шах сбежал. Пока что Гарабаги придерживался мнения, что военные обязаны хранить верность конституции 1906 года, но на практике это имело небольшое значение. Теоретически военным следовало поддерживать правительство Бахтияра. Гарабаги несколько недель задавался вопросом, может ли он положиться на то, чтобы его солдаты повиновались приказам и сражались за Бахтияра против революционных сил. Бунт офицеров показывал, что не может. Он понимал то, чего не понимал Бжезинский, – что армия не была машиной, которую включают и выключают по желанию, но людским коллективом, разделявшим стремления, гнев и возрождающуюся религию страны. Солдаты хотели революции точно так же, как и гражданские лица. Гарабаги сделал вывод, что он больше не может управлять своими вооруженными силами, и решил уйти в отставку.

В тот день, когда он объявил о своем намерении сослуживцам-генералам, посла Уильяма Салливена вызвали в администрацию премьер-министра Бахтияра в шесть часов вечера. Салливен ранее слышал от генерала США, «Голландца» Хайзера, о намерении Гарабаги уйти в отставку и решил, что Бахтияр желает поговорить именно об этом.

Бахтияр жестом попросил Салливена сесть, промолвив с загадочной улыбкой: «Nous sommes trois». Мы будем втроем. Бахтияр всегда говорил с Салливеном по-французски.

Несколькими минутами позже появился генерал Гарабаги. Бахтияр заговорил о трудностях, которые возникнут в случае выхода генерала в отставку. Гарабаги начал отвечать на фарси, но Бахтияр заставил его отвечать по-французски. Когда генерал говорил, его рука теребила в кармане нечто похожее на конверт. Салливен предположил, что это было его прошение об отставке.

Пока оба иранца спорили по-французски, Бахтияр не переставал обращаться к американскому послу за поддержкой. В глубине души Салливен считал, что Гарабаги был совершенно прав, подавая в отставку, но в указаниях от Белого дома ему вменялось поощрять поддержку Бахтияра военными, так что он упорно приводил доводы, противоречившие его собственным убеждениям, что Гарабаги не следует уходить в отставку. После получасового спора генерал ушел, не подав прошения об отставке. Бахтияр рассыпался в благодарностях Салливену за его помощь. Салливен знал, что ничего хорошего из этого не выйдет.

24 января Бахтияр закрыл тегеранский аэропорт, чтобы предотвратить прибытие в Иран Хомейни. Это было все равно что открыть зонтик против приливной волны. 26 января солдаты в уличных стычках в Тегеране убили пятнадцать сторонников Хомейни. Двумя днями позже Бахтияр предложил выехать в Париж на переговоры с аятоллой. Для находящегося у власти премьер-министра предложение навестить мятежника в изгнании было невиданным признанием слабости, Хомейни и расценил его как таковое: он отказался разговаривать с ним, пока Бахтияр – для начала – не уйдет в отставку. 29 января тридцать пять человек погибли в результате стычек в Тегеране и пятьдесят – по всей стране. Гарабаги, обойдя своего премьер-министра, начал переговоры с бунтовщиками в Тегеране и дал согласие на возвращение аятоллы. 30 января Салливен приказал эвакуировать не представляющий существенной важности персонал посольства и всех членов семей. 1 февраля Хомейни вернулся на родину.

Его лайнер компании «Эр-Франс» приземлился в 9.15. Два миллиона иранцев вышли встречать его. В аэропорту аятолла сделал свое первое публичное заявление. «Я прошу Бога отсечь руки всем злонамеренным иностранцам и всем их пособникам».

Саймонс посмотрел на все это по телевизору, а затем сказал Кобёрну:

– Вот это как раз то, что надо. Народ собирается сделать это вместо нас. Толпа возьмет штурмом эту тюрьму.

В полдень 5 февраля Джон Хауэлл был на грани того, чтобы добиться освобождения Пола и Билла из тюрьмы.

Дадгар заявил, что он примет залог в одной из трех форм: наличные, банковская гарантия или залоговое право на имущество. О наличности не могло быть и речи. Во-первых, любой, кто прилетел бы в Тегеран с 12 750 000 долларов в чемодане, никогда не добрался бы до кабинета Дадгара живым. Во-вторых, Дадгар может взять деньги и все равно удерживать Пола и Билла, либо увеличив залог, либо повторно арестовав их под каким-то новым предлогом. (Том Уолтер предложил подсунуть фальшивые банкноты, но никто не знал, где их взять.) На свет должен был появиться в наличии полноправный документ, который предоставлял в распоряжение Дадгара деньги и одновременно давал Полю и Биллу свободу. В Далласе Том Уолтер наконец-то нашел банк, изъявивший желание выдать аккредитив на сумму залога, но Хауэлл и Тейлор столкнулись с трудностями по поискам иранского банка, который принял бы его и выдал гарантию, требуемую Дадгаром. Тем временем боссу Хауэлла Тому Люсу пришел на ум третий способ, залоговое право на имущество, и он выступил с дикой и сумасбродной идеей: отдать в заклад посольство США в Тегеране в качестве обеспечения освобождения Пола и Билла.