Оператор моего настроения - Лана Муар

В твоих глазах я вижу свое отражение

Каждый свой вздох, мимолетность движения…

Блеск алых губ, нежно-тонкий плен рук…

Кажется даже, слышу сердца я стук.

Ты демон мой, я твой ангел крылатый,

Сильной ладонью нежно к сердцу прижатый.

Я твоя слабость, ты мой сладостный сон,

Я таю в тебе, ты во мне растворен.

В этих глазах я вселенная, Млечный твой путь.

Ты мой наркотик, я в твоих венах ртуть.

Дышишь со мной ароматом страстей

В призрачном блеске полуночных огней…

Просто дыши со мной воздухом этим,

Мы с тобой — счастье, у нас будут дети.

Маленький шаг в этот день совершили,

Стали единым в бушующем мире!

Наша любовь — самый сильный наркотик,

Вместе мы вирус и антибиотик.

Вместе мы молот и можем крошить,

Вместе мы небо, где будем парить.

Мы с тобой крылья — взмахнем и взлетели,

Небо раскрасим в цвета акварели.

Над облаками посмотрим зарю

А ночью из звезд сложим слово "люблю"

Я не могу сдержать слез и все же плачу, уткнувшись в плечо Макса, а мой теперь уже муж прячет меня от всех за своей спиной, вкладывает в ладонь платок и, подхватив на руки, несёт по сходням на корабль. Но идёт не в зал ресторана, а на нос. Там опускает на ноги, обнимает со спины, положив одну ладонь под бантик, второй показывает куда-то вверх. Задрав голову и увидев в небе два летящих навстречу друг другу маленьких самолета, я сперва зажмуриваюсь, боясь, что они вот-вот столкнутся, а потом хохочу, как припадочная. В самый последний момент они ложатся на крыло, пролетая мимо, и из-под их крыльев начинает валить ярко-красный дым, которым пилоты рисуют огромное сердце и две буквы рядом — моя "Е" и "М" Максима.

— Ты мой сумасшедший романтик, — улыбаюсь я, развернувшись.

— Парням не говори, засмеют, — шепчет в ответ, прекрасно понимая, что после всего, что он устроил, уже весь город знает о его "комплексе".

— Ни за что. Украдут ещё, — смеюсь, наклоняю голову набок и спрашиваю. — Это ведь не Фил написал, да?

— Ну-у-у, — тянет Макс, пожимает плечами и мотает головой, краснея, а я впервые вижу его смущенным.

— Знаешь, у меня ведь для тебя тоже есть подарок, — улыбаюсь удивлению в его глазах, делаю шаг назад и, подергав бантик под грудью, хмурюсь. — Ты разве не догадался? Левентис! Как ты не допенькал, что лучший твой подарочек — это я?

— И Мира, — кивает он, расплываясь в широкой улыбке. — Все я понял.

— Уф! А я-то уж подумала, что после свадьбы мой принц превратится в тыкву, — изобразив вдох облегчения, тюкаюсь лбом в широкую грудь и взвизгиваю, уже в который раз оказавшись подхваченной сильными руками. — Макс! Я тебя умоляю, осторожней!

— Не парься, Еля. Все будет о'кей.

— Обожаю это слово!

Мы сбежали со своей собственной свадьбы первыми. Дождались, когда гости и родители отвлекутся на ведущую, с которой Макс о чем-то пошушукался после брошенного в толпу букета. Тихонечко смылись, мечтая побыстее оказаться дома и уже не ограничиваться поцелуями. Но и в собственной спальне не обошлось без сюрпризов. На постели и полу не было свободного места от лепестков роз, а после нескольких щелчков зажигалки нам уже не был нужен свет. Танцующие язычки свечей, тихий шелест платья, упавшего к моим ногам, и восхищённый голодный взгляд, от которого я вспыхнула, забывая обо всем на свете.

Тридцать два и двадцать три — всего лишь глупые цифры. А стаканчик кофе с предсказанием, как оказалось, ни в чем не соврал и после первого глотка перевернул мою жизнь вверх тормашками. Только не с ног на голову, а наоборот. До Макса она была не той. Семьдесят семь рублей и семьдесят семь копеек за мужа с татуировками — мама, это самое безумное и щедрое предложение от судьбы, и я счастлива, что не упустила его. Ведь он любит меня больше жизни. А я люблю его.

Два с половиной года спустя

За окнами "Вольво" крупными хлопьями валил снег. Он кружился в свете фонарей, накрывая город пушистым покрывалом, будто танцуя под звучащую из динамиков музыку.

— Устала? — Макс с тревогой смотрит на меня, накрывает ладонью мою ладонь, лежащую на его бедре, и улыбается, когда я отрицательно мотаю головой:

— Нет. Просто очень хочу домой. Все эти магазины — сумасшедший дом какой-то.

— Ну мы с тобой еще легко отделались.

— Конечно, — смеюсь, вспоминая наш с Максом забег и составленный им список подарков. — Что бы я без тебя делала?

— Не знаю. Наверное, дала бы объявление в газету. “На период новогодних праздников разыскивается Максим Левентис. Вознаграждение и спонтанный секс гарантирую”.

— Дурак! — хлопаю его по бедру, а сама улыбаюсь от уха до уха. — Я так тебя люблю.

— И я тебя, Еля.

Он сворачивает ко въезду на паркинг, останавливает машину рядом с моей белой “Вольво” — подарок на рождение Миры, достает из багажника все пакеты, не давая мне ни одного. Все сам, все как всегда. Мне нельзя носить тяжести и покупать что-то тяжелее пакета молока и буханки хлеба, а я не спорю и уже давно не пытаюсь вдолбить Максу, что мне не тяжело. С ним бесполезно спорить на эту тему и проще согласиться. Тем более, что он всегда помнит чего нет дома и купит именно то, что нужно. Я иду к лифту, нажимаю кнопку вызова и хохочу, когда мой муж с ворохом пакетов в руках и одним в зубах заходит внутрь бочком. Глупый и все такой же упертый, но я его люблю таким какой он есть и открываю дверь в квартиру, пропуская его вперед, удивленно смотря на маму, нервно дергающую край блузки.

— Ма!?

— Вы, главное, только не волнуйтесь…

Господи! Тому, кто придумал эту фразу стоило пустить пулю в лоб!

Не снимая обуви, мы с Максом летим в детскую и с облегчением выдыхаем, увидев Миру, спящую в своей кроватке. Наша маленькая принцесса сопит, обнимая одной рукой Пирата, а второй какого-то нового плюшевого медвежонка. Вот только медвежонок начинает возиться, когда я, скинув сапоги, подхожу ближе.

— Мама!? — шиплю, едва сдерживаясь, чтобы не разбудить малышку. — Это что, ньюф!?

— Ну-у-у, — тянет она, — да. Мы с Мирой заехали к Алисе, и там… А Мира… И я… не удержалась, — вздохнув, разводит руками, косясь на гыгыкающего Макса.

— Татьяна Федоровна, а моя обувь? Она ведь сожрала что-то? — спрашивает, чуть не подскакивая, и срывается в сторону дверей после тихого: