Как я была принцессой - Жаклин Паскарль

Федеральной полиции в конце концов пришлось признаться прессе, что они «забыли» проинформировать о розыске детей Береговую охрану, а заодно и полицию Квинсленда – «досадное упущение», как они сами это назвали.

Как могло австралийское правительство, зная о таком грубом вмешательстве индонезийских военных, по-прежнему утверждать, что похищение Аддина и Шах – это «частное семейное дело»?

Когда я узнала, каким именно способом детей вывезли из страны, мне захотелось собственными руками кастрировать Бахрина. Одному богу известно, что пришлось испытать Аддину и Шах, пока крошечное рыбацкое судно несколько дней дрейфовало с испорченным двигателем в океане. Сам Бахрин не умеет плавать и боится воды – случись что, он не смог бы спасти детей. Аддин – довольно хороший пловец, я недаром постоянно водила его в бассейн, но Шах пугается, когда вода попадает ей в лицо, и поэтому даже не любит мыть волосы. Но Бахрин готов был пожертвовать их жизнями, ради того чтобы отомстить мне!

Примерно в то же время стал известен и еще один факт, который австралийское правительство предпочло не заметить: 20 или 21 июля, в тот самый день, когда индонезийский военный катер буксировал рыбацкое судно в порт Мерауке, в том же Мерауке целая группа государственных чиновников из Австралии была задержана военными, окружена вооруженной охраной и помещена под домашний арест. Совпадение? Австралийское правительство предпочитало считать так.

Постепенно выяснялись все новые факты. Пилот вертолета Колин Фергюсон, житель Мельбурна, временно работавший на той территории Индонезии, что примыкает к Папуа Новая Гвинея, только приехав в отпуск в Австралию, к собственному удивлению узнал, что несколько дней назад летел из Ириан-Джая на Сулавеси в одном самолете с Бахрином и моими детьми. Еще тогда ему показалось странным, что двое детей явно малайской наружности злили своего отца, играя в слова на английском языке с несомненным австралийским акцентом. Детям не разрешали выходить из самолета, когда он несколько раз садился на разных островах, и не разрешали сидеть рядом друг с другом. В кресле рядом с Аддином всю дорогу сидел телохранитель, а Шах занимала место рядом с отцом.

Когда эта новость появилась в прессе, Колин сам позвонил мне и не пожалел времени, чтобы рассказать о том полете со всеми подробностями. После разговора с ним мне стало немного легче: он рассказал, что дети играли в скороговорки, которые они без конца повторяли, пока их отец не рассердился. Эти скороговорки были словно посланием от них к нам. Во время велосипедных прогулок мы с Яном часто играли в эту игру – соревнуясь на скорость, произносили скороговорки все быстрее и быстрее, а дети подгоняли нас, а потом решали, кто победил. Теперь я знала, что они помнят, любят и думают о нас.

Главный комиссар полиции Малайзии публично объявил, что готов оказать Бахрину любое содействие, и уже обеспечил ему круглосуточную охрану. Это весьма очевидно свидетельствовало об его неуважении к Австралии и ее законам. Еще несколько министров правительства Малайзии заявили о полной и безоговорочной поддержке Бахрина. Мой бывший муж откровенно использовал детей как средство для того, чтобы выбиться в национальные герои. Свой подлый поступок, продиктованный эгоизмом и низкой мстительностью, он представлял подвигом во имя ислама. Религия никогда особенно не интересовала Бахрина, и, разумеется, не ради нее он украл Аддина и Шах, однако ему вполне удалось обмануть своих сограждан. Я почти не сомневалась, что в скором времени он выставит свою кандидатуру на какой-нибудь государственный пост – у моего бывшего мужа всегда имелись политические амбиции.

Каждый раз, взглянув на календарь, я невольно подсчитывала, сколько дней не видела и не обнимала Аддина и Шах. Единственным моим утешением оставались воспоминания. В ту пятницу я записала в своем дневнике:

Всю прошлую ночь я проплакала в постели Аддина, прижимая к груди Белянку. Я чувствую присутствие детей везде, ноздри жадно ловят их запах, а из коридора ко мне доносятся их голоса. Я вспоминаю, как целовала их обоих перед сном, как откидывала им со лба волосы, как укутывала одеялом. Я вспоминаю, как Шах упрашивала меня прочитать еще одну, самую последнюю сказку на ночь и как, подобно мне, она любила свои книжки. Помню, как в половине одиннадцатого вечера она вдруг запела итальянскую песню, а потом босиком спустилась к нам в гостиную и объявила:

– Мамочка, я не могу спать.

– Почему?

– Потому что мозг со мной все время разговаривает.

– Я ты вели ему замолчать, – посоветовала я, стараясь оставаться серьезной.

– Я пробовала, но он меня не слушается.

Я вспоминаю, каким сосредоточенным было лицо Аддина, когда он работал над последним школьным заданием – моделью Солнечной системы, и как он с досадой сказал: «Все, что я знаю о Венере, – это что у нее атмосфера состоит из угля!» Он так и не узнал, что получил за это задание свою первую отличную отметку. Я вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю… Неужели Бахрину удастся стереть все это из их памяти? Неужели они забудут меня? Господи, помоги мне вернуть моих детей!

Я больше ни в чем не уверена. Единственное, что остается в моей жизни постоянным, – это непрекращающаяся боль и кошмары, которые мучают меня по ночам.

2 августа 1992 года. Воскресенье

В телевизионных новостях сообщили, что Бахрин с детьми на машине приехал в Куала-Тренгану. По дороге они останавливались в нескольких мечетях и возносили благодарственные молитвы за счастливое спасение детей. Аддин и Шахира в окружении вооруженной полицейской охраны прибыли в наш старый дом, который теперь окружала трехметровая ограда. Бахрин держит их в клетке, как зверей, и время от времени вывозит на публичные мероприятия и фотосессии. На фотографии, напечатанной в одной из газет, Шахира размахивает флагом Малайзии, а Аддин сидит рядом, отстраненный и мрачный. В интервью Бахрин заявил, что дети легко и с удовольствием привыкают к жизни на родине и нисколько не скучают по Австралии. А я хочу знать, что происходит, когда по ночам они плачут и просятся домой. Я хочу знать, что им говорят, когда они зовут меня. Может, он сказал им, что я умерла? Или отказалась от них? Знают ли они, что я продолжаю бороться?

Три детских психиатра и два судебных психолога рассказывали мне о том, как может отразиться подобная ситуация на психике детей: им неизбежно придется испытать посттравматический синдром, который принесет с собой бессонницу, чувство тревоги и эмоциональное истощение и, возможно, еще и стокгольмский синдром. Стокгольмский синдром – это защитная реакция организма, которая заставляет заложника отождествлять себя с захватчиком, верить, что только тот может спасти его, и даже испытывать к нему симпатию. Американка Пэтти Херст, похищенная террористами в целях выкупа, в итоге стала членом их преступной группы, правда, сделала она это только для того, чтобы сохранить себе жизнь. Все специалисты единодушно утверждали, что невозможно похитить двух детей из их единственного дома и разлучить их со всеми, кого они знают, не нанеся им при этом серьезной психологической травмы. Как же может правительство так легко жертвовать двумя маленькими людьми ради гладких торговых отношений? Бахрин заявил прессе, что мне ни при каких обстоятельствах не позволят поговорить с детьми. Выходит, основные права человека не распространяются на Шахиру и Аддина?