Прощай, оружие! - Эрнест Хемингуэй

Бедная, бедная моя Кэт. Вот какой ценой приходится платитьза то, что спишь вместе. Вот когда захлопывается ловушка. Вот что получают зато, что любят друг друга. Хорошо еще, что существует газ. Что же это былораньше, без анестезии? Как начнется, точно в мельничное колесо попадаешь.Кэтрин очень легко перенесла всю беременность. Это было совсем не так плохо. Еедаже почти не тошнило. До самого последнего времени у нее не было особеннонеприятных ощущений. Но под конец она все-таки попалась. От расплаты не уйдешь.Черта с два! И будь мы хоть пятьдесят раз женаты, было бы то же самое. А вдругона умрет? Она не умрет. Теперь от родов не умирают. Все мужья так думают. Да,но вдруг она умрет? Она не умрет. Ей только трудно. Первые роды обычно бываютзатяжные. Ей просто трудно. Потом мы будем говорить: как трудно было, а Кэтринбудет говорить: не так уж и трудно. А вдруг она умрет? Она не может умереть.Да, но вдруг она умрет? Не может этого быть, говорят тебе. Не будь дураком.Просто ей трудно. Просто это так природой устроено, мучиться. Это ведь первыероды, а они почти всегда бывают затяжные. Да, но вдруг она умрет? Не может онаумереть. Почему она должна умереть? Какие могут быть причины, чтобы она умерла?Просто должен родиться ребенок, побочный продукт миланских ночей. Из-за неговсе огорчения, а потом он родится, и о нем заботишься, и, может быть, начинаешьлюбить его. У нее ничего нет опасного. А вдруг она умрет? Она не может умереть.А вдруг она умрет? Тогда что, а? Вдруг она умрет?

Доктор вошел в комнату.

— Ну, как, доктор?

— Никак.

— Что вы хотите сказать?

— То, что говорю. Я только что исследовал ее… — он подробнорассказал о результатах исследования. — Потом я еще подождал. Но дело неподвигается.

— Что вы советуете?

— Есть два пути: или щипцы, но при этом могут быть разрывы ивообще это довольно опасно для роженицы, не говоря уже о ребенке, или кесаревосечение.

— А кесарево сечение очень опасно? Вдруг она умрет?

— Не более, чем нормальные роды.

— Вы можете сделать это сами?

— Да. Мне понадобится около часу, чтобы все приготовить ивызвать необходимый персонал. Может быть, даже меньше.

— Что, по-вашему, лучше?

— Я бы рекомендовал кесарево сечение. Если б это была мояжена, я делал бы кесарево сечение.

— Какие могут быть последствия?

— Никаких. Только шрам.

— А инфекция?

— При наложении щипцов опасность инфекции больше.

— А что, если ничего не делать и просто ждать?

— Рано или поздно придется что-нибудь сделать. Madame Генриуже и так потеряла много сил. Чем скорее мы приступим к операции, тем лучше.

— Приступайте как можно скорее, — сказал я.

— Сейчас пойду распоряжусь.

Я пошел в родильную. Кэтрин лежала на столе, большая подпростыней, очень бледная и усталая. Сестра была возле нее.

— Ты дал согласие? — спросила она.

— Да.

— Ну, вот и хорошо. Теперь через час все пройдет. У меня уженет больше сил, милый. Я больше не могу. {Дай, дай скорее}. Не помогает. {Божемой, не помогает}.

— Дыши глубже.

— Я дышу. Боже мой, уже не помогает. Не помогает.

— Дайте другой цилиндр, — сказал я сестре.

— Это новый цилиндр.

— Я такая глупая, милый, — сказала Кэтрин. — Но толькоправда, больше не помогает. — Она вдруг заплакала. — Я так хотела родитьмаленького и никому не причинять неприятностей, и теперь у меня уже нет сил, ия больше не могу, и газ уже не помогает. Милый, уже совсем не помогает. Пусть яумру, только чтоб это кончилось. О милый, милый, сделай так, чтобы всекончилось. Вот опять. О-о, о-о, о-о! — она, всхлипывая, дышала под маской. — Непомогает. Не помогает. Не помогает. Прости меня, милый. Не надо плакать. Простименя. Я больше не могу. Бедный ты мой! Я тебя так люблю, я еще постараюсь. Вотсейчас я постараюсь. Разве нельзя дать еще что-нибудь? Если бы только мне далиеще что-нибудь!

— Я сделаю так, что газ подействует. Я поверну до отказа.

— Вот сейчас дай.

Я повернул диск до отказа, и когда она задышала тяжело иглубоко, ее пальцы, державшие маску, разжались. Я выключил аппарат и снял с неемаску. Она вернулась очень издалека.

— Как хорошо, милый. Какой ты добрый.

— Потерпи, ведь ты у меня храбрая. А то я не могу все времятак делать. Это может убить тебя.

— Я уже не храбрая, милый. Я совсем сломлена. Меня сломили.Я теперь знаю.

— Со всеми так бывает.

— Но ведь это ужасно. Мучают до тех пор, пока не сломят.

— Еще час, и все кончится.

— Как хорошо! Милый, я ведь не умру, правда?

— Нет. Я тебе обещаю, что ты не умрешь.

— А то я не хочу умереть и оставить тебя одного, но только ятак устала, и я чувствую, что умру.

— Глупости. Все так чувствуют.

— Иногда я просто знаю, что так будет.

— Так не будет. Так не может быть.

— А если?

— Я тебе не позволю.

— Дай мне скорее. {Дай, дай мне}.

Потом опять:

— Я не умру. Я сама себе не позволю.

— Конечно, ты не умрешь.

— Ты будешь со мной?

— Да, только я не буду смотреть.

— Хорошо. Но ты не уходи.

— Нет, нет. Я никуда не уйду.

— Ты такой добрый. Вот опять дай. Дай еще. {Не помогает}!

Я повернул диск до цифры три, потом до цифры четыре. Яхотел, чтобы доктор скорей вернулся. Я боялся цифр, которые идут после двух.

Наконец пришел другой доктор и две сестры, и они переложилиКэтрин на носилки с колесами, и мы двинулись по коридору. Носилки быстропроехали по коридору и въехали в лифт, где всем пришлось тесниться к стенкам,чтобы дать им место; потом вверх, потом дверь настежь, и из лифта на площадку,и по коридору на резиновых шинах в операционную. Я не узнал доктора в маске и вшапочке. Там был еще один доктор и еще сестры.

— Пусть мне дадут что-нибудь, — сказала Кэтрин. — Пусть мнедадут что-нибудь. Доктор, пожалуйста, дайте мне столько, чтобы подействовало.