Охотник за смертью. Честь - Саймон Грин

– Они не умерли, – тихо пояснил Мун. – Они просто отключились. Все до единого.

– Здорово, – воскликнула Хэйзел. – Значит, мы всех отключили? Всех в этом здании?

– Всех в городе и на Брамине II, – ответил Мун. – Я же по-прежнему подключен к главным компьютерам. Система продолжает функционировать, но ею некому управлять. Хэйдены, которые находятся на других планетах, не могут это сделать, а те, что были здесь, вышли из строя.

– Мне стыдно признаться, что я возродил их к жизни, – сказал Оуэн. – Думаю, лучше всего будет всех их снова отключить. Кто знает... может, в свое время нам удастся их перепрограммировать и пробудить для человечества. Как, например, тебя, Мун.

– Да, – ответил тот. – Может быть, когда-нибудь это станет возможным.

– А сейчас нам нужно связаться с Империей и запросить бригаду помощи. В лабораториях слишком много людей. Если мы отключим аппаратуру, они погибнут. Возможно, нам никогда не удастся вернуть их к нормальной человеческой жизни, но мы должны попытаться... Ты опять потерял свой народ. Мне очень жаль, Мун.

– Честно говоря, я никогда целиком не принадлежал хэйденам, – произнес Мун. – Хотя мне этого очень хотелось.

– Пойдем с нами, – предложила Хэйзел. – Мы вместе – одна семья.

Мун повернулся к Бонни и Миднайт.

– Интересно. Неужели вы двое – альтернативные воплощения Хэйзел?

– Мы гордимся тем, что Хэйзел – одна из наших версий, – сказала Миднайт. – Мы решили немного задержаться в вашей Вселенной, чтобы посмотреть, как идут дела.

– Да, – подтвердила Бонни. – Я как раз улепетывала с Миста и решила ненадолго прервать свое путешествие. Видите ли, порой мне чертовски не хватает хорошей заварушки.

– А кроме того, мы провели немного времени с Оуэном, – восторженным голосом заявила Миднайт. – Я не могла упустить такую возможность.

– Вот и славно, – произнес Дезсталкер, краем глаза заметив, как Хэйзел старается подавить смешок.

Джек Рэндом мерил шагами роскошные апартаменты Руби Джорни, нетерпеливо ожидая, когда наконец та соизволит появиться. Опаздывать для Руби – самое обычное дело. Никто и ничто на свете не может заставить ее поторопиться, за исключением разве что хорошей заварушки. С трудом удерживаясь, чтобы ежесекундно не глядеть на часы, Джек смотрел по сторонам, словно его яростный взгляд мог проникнуть сквозь стену и вынудить Руби поспешить.

Жилище Руби представляло собой воплощение комфорта. Полы комнаты устилали толстые пушистые ковры, три стены из четырех были сплошь увешаны аляповатыми живописными полотнами; что касается четвертой, то ее полностью занимал огромный голографический экран. На редкость неуклюжая хрустальная люстра впечатляющих размеров, излишне громоздкая для этой комнаты, так низко свисала с потолка, что едва не касалась пола. Подобные сооружения красовались в каждой комнате квартиры Руби. Она питала слабость к люстрам.

Ветхий антиквариат являл нелепый контраст с новейшими изобретениями. Древние обшарпанные стулья, казалось, готовы были развалиться при одном лишь кощунственном предположении, что кто-то решится на них сесть. Мягкие современные кресла, стоило Джеку опуститься на одно из них, начали массировать его, нимало не считаясь с тем, хочет он этого или нет. Джек вскочил и впредь старательно обходил их стороной. Мебели следует знать свое место, сердито подумал он.

Тут и там виднелись различные бытовые приборы – последние достижения современной техники, некоторые еще не до конца распакованы. Любое изобретение, избавляющее от усилий, любое устройство, делающее быт более удобным, любая безумно дорогая новинка – все это в обязательном порядке попадало в жилище Руби, по большей части для того, чтобы потом пылиться без всякого применения. Казалось, Руби хочет иметь все на свете. Она никогда ничего не выбрасывала, во-первых, не в состоянии добровольно расстаться с собственным имуществом, а во-вторых, допуская, что какая-нибудь из ненужных вещей ей со временем пригодится.

В самом центре комнаты стоял неуклюжий кофейный столик, заваленный модными журналами. Здесь же валялись три последних выпуска «Оружия» и не менее четырех открытых коробок шоколадных конфет, из которых были старательно выбраны конфеты с кофейной помадкой. Джек бросил на конфеты тоскливый взгляд, однако не поддался искушению. Благодаря Лабиринту, независимо от количества поглощаемой Джеком пищи, вес его не менялся. Но стоит только начать, и он не остановится, пока не опустошит по меньшей мере одну из коробок. Руби, конечно, не будет в претензии, однако она, без сомнения, наградит его одним из своих понимающих и насмешливых взглядов, а то и отпустит колкость. Джеку этого вовсе не хотелось.

Поэтому он даже не смотрел в сторону массивного бара, где гордо выстроились ряды бутылок, содержащих все виды алкоголя, известные как людям, так и инопланетянам. Хотя Лабиринт сделал Джека невосприимчивым к любым видам интоксикации, включая похмелье, он был твердо убежден – тот, кто превысил собственную норму, должен за это расплачиваться.

Ближайшее кресло призывно замурлыкало, и Джек раздраженно пнул его ногой. По крайней мере Руби теперь избавилась от целой армии слуг и прихлебателей, которые раньше без дела толкались в доме. С одной стороны, он не мог представить себе, как Руби обходится без того, чтобы не раздавать направо и налево идиотские приказания и не сыпать ежеминутно угрозами уложить на месте несколько человек. Однако прихлебателей она видела насквозь, слуги ей быстро наскучили, и настал тот достопамятный день, когда она выставила всю шайку на улицу. Соседи до сих пор с содроганием вспоминают об этом событии. Кстати, выяснилось, что некоторые из изгнанных пытались продать средствам массовой информации истории, повествующие о «жизни вместе с Руби», а один до того разобиделся, когда Руби вышвырнула его прочь из своей спальни, что пытался ее зарезать. Мелкие куски, в которые превратилось тело горемыки, в течение нескольких недель крутились в канализационных трубах.

Джек испустил тяжелый вздох, перестал наконец мерить комнату шагами и обвел ее рассеянным взглядом. Он постоянно чувствовал себя усталым. В течение долгих недель он в поте лица трудился с раннего утра до позднего вечера, пытаясь осуществить свою заветную мечту, мечту о демократии. К тому же ему приходилось постоянно бороться с собственной природой и заставлять себя быть прежде всего дипломатом, а не воином. Даже когда враги давали себе передышку и по каким-либо причинам не пытались дискредитировать или подорвать основы Парламента, сами депутаты не сидели без дела. Казалось, они рады были бы разнести вновь созданный социальный институт, не оставив от него камня на камне. Реальная власть ударила в головы многим депутатам, хотя большинство из них плохо представляло, что, собственно, с этой властью делать Что ни день, возникали новые политические партии, которые опирались или на какую-либо догму, или на культ личности. Программы новостей были сплошь заполнены «говорящими головами» – новоиспеченные политические деятели в обмен на голоса обещали избирателям все мыслимые блага вплоть до второго пришествия. На улицах то и дело вспыхивали бурные стычки между агитаторами.