Другая половина мира - Михаил Ахманов

— Нет, — после долгого молчания отозвался Сидри.

— Черепашьи яйца! Но разве так может быть? Я этого не понимаю!

— Я сам не понимаю, — произнес жрец. — Но так сказано в Книге Тайн, а кто возьмет на себя смелость спорить с богами?

Когда воины и мореходы разошлись, Чоч-Сидри, взглядом испросив у Дженнака разрешения, присел рядом на циновку.

* * *

Время шло к вечеру, истекал десятый всплеск, и раскаленная под солнцем палуба заставляла с тоской вспоминать об утренней прохладе. От розоватых досок пахло нагретым деревом, из люка тянуло запахами еды и потными человеческими телами, но над всем царили морские ароматы, свежие и пронзительно острые. Закрыв глаза, Дженнак мог представить, что сидит на берегу, у стены родного дома, а вокруг хлопочут служители, раскатывая циновки трапез и заботливо наполняя их блюдами с дворцовой кухни. Правда, берег под ним раскачивался, над головой гудели канаты, а запах пищи не сулил ни голубей, фаршированных орехами, ни керравао, поджаренных на вертеле.

— Известно, — раздался над ухом Дженнака негромкий голос, — что до пришествия Шестерых в Эйпонне поклонялись множеству духов, Морскому Старцу Паннар-Са, сеннамитскому Хардару, Шишибойну и Тескатлимаге, Хуракану и Пляшущему Демоне Гриссе, Отцу Медведю и Брату Волку… Духи эти властвовали над людьми, и люди просили у них победы над врагами, богатства и телесной крепости. И сейчас еще многие верят, что Шестеро равны им могуществом и что все в мире вершится по их волеизъявлению. Но это не так, мой господин, совсем не так.

Эта речь вновь всколыхнула недавние сомнения Дженнака. Кто отнял у него Вианну? Боги? Вряд ли… Это было бы столь несправедливо! И несправедливость эта касалась не его, а Вианны: он всего лишь лишился возлюбленной, а она — целого мира! Непрожитой жизни, пусть короткой, но принадлежавшей ей по праву, нерожденных детей, неиспытанных радостей, непролитых слез… Нет, благие Кино Раа не могли действовать с такой жестокостью!

— Значит, люди? Фарасса, как подсказывали его пророческие видения? Но почему боги не остановили злодейство?

— Шевельнув губами, он едва слышно, почти бессознательно прошептал:

— Боги… Но что есть бог? Что, Сидри?

— Хороший вопрос! И задан он не тобой, а самими богами, ибо в Книге Тайн написано: что есть бог? А потом дан ответ: существо, наделенное бессмертием, великой силой и мудростью. Еще мы знаем, что боги наши добры, справедливы и что они не властны над судьбой. Если бы было иначе, мир сделался бы цветущим садом счастья, и в нем не росли бы ядовитые грибы и кактусы с отравленными шипами; исчезли бы войны, жестокость, болезни и раны, а смерть стала бы легкой, как сон после Вечернего Песнопения. Но это не так, мой повелитель, и, значит, боги, при всей их мудрости и доброте, не могут облегчить судьбу человека. Поразмышляй над этой истиной. Она неведома простым людям, часто считающим богов всесильными и всеведущими.

— Но тогда — зачем они?

— Хайя! Еще один хороший вопрос! Но разве этот кейтабец Руен уже не ответил на него? Есть множество вещей, над коими властны боги. Они дали нам знания, умения и искусства; они утешают в горе и радуются нашим победам и торжеству; они позволяют соразмерить наши поступки с божественными символами добра и красоты. Они даже посылают людям — избранным людям! — видения и вещие сны. Наконец, боги устами жрецов предупреждают нас о трясине сомнительного и зыбучих песках неверного… Разве этого мало?

— Отчего же Унгир-Брен, наш учитель, не говорил мне об этом? — спросил Дженнак.

Но Сидри только пожал плечами:

— Пока маис не созреет, из него не испечешь лепешку, мой господин!

Слишком много мудрости для человека, столь небогатого годами, подумал Дженнак. Речи его — речи аххаля, посвященного в тайны Чилам Баль, а не молодого жреца, недавно принявшего обет. Но разве ум измеряется лишь прожитыми годами? Опыт — возможно, но не ум; его даруют боги и судьба, или только судьба, если верно все, что сказал Чоч-Сидри о могуществе и бессилии богов.

Он всмотрелся в глаза жреца, и показалось ему, что на какой-то крохотный миг сочный цвет бобов какао сменился туманной нефритовой зеленью.

Месяц Войны. Бескрайние Воды к востоку от Панэрта н берег Лизира

Шел тридцать шестой день плавания; благостный месяц Плодов сменился бурным месяцем Войны, однако море оставалось спокойным. Днем оно блестело и переливалось на солнце, будто волшебный плащ из шкуры випаты, отсвечивающий всеми цветами и оттенками, сколько их есть в подлунном мире; на рассвете волны казались розоватыми, затем — сине-зелеными, а ближе к полудню слепили взор золотом и серебром. Вечером море темнело, становилось фиолетово-багровым, точно впитывая и растворяя в своей необъятной плоти кровавые яркие краски заката, но вскоре блеск его тускнел, сменяясь влажным бархатистым мраком. В окружении звезд поднималась луна, ночное око Арсолана, и на морской поверхности начинал мерцать серебристый тракт, тянувшийся от самого бopтa «Тофала» к горизонту. Он выглядел словно приглашение; казалось, только ступи на зыбкую сверкающую тропу, и она унесет тебя в темные бездны неба, в Великую Пустоту, к богам, явившимся некогда из запредельных миров, туда, где можно вкусить покой и получить ответы на все вопросы.

Ночи Дженнак любил больше, чем дни. Ночью корабль мнился ему зачарованным лесом; две его мачты как бы раздваиваились, потом удесятерялись в числе, превращаясь в деревья с шелестящими кронами-парусами, кормовая башня и стрелковый помост на носу были как два холма с плоскими вершинами, хоган выглядел пещерой, а люк между мачтами — бездонным провалом, ведущим в земные недра. Иногда, желая вкусить одиночество, он поднимался на балкон к Чолле и долго сидел там, прислушиваясь к сонному дыханию девушек за полотняной перегородкой дак отрывистым командам Челери — тот, как обычно, вел корабль по ночам, беседуя с водами и ветрами и перемигиваясь со звездами.

Звезды, сверкавшие в глубинах Чак Мооль, были знакомы Дженнаку. Они поднимались и над Серанной — зеленая Оулоджи и пронзительно-синий Йоллот, золотая Атхинга, тусклый Семмер, яркий сапфир Гедара и три близнеца, вытянувшихся в линию, — розовая Эрнери, красный Эранг и багровый Энтар, боевой Браслет Коатля. В вышине плыл в неведомые дали Небесный Корабль, мчались Две Стрелы, запущенные из незримого лука, грозила рогами Бычья Голова, падал к горизонту Смятый Лист, неспешно шагали Тапир и Муравьед. И, поторапливаясь вслед за ними, резал темную воду «Тофал», стремился на восток, к далеким землям Риканны, к солнцу и свету.

Однажды ночное бдение Дженнака было нарушено. Он, как всегда, сидел с поднятым вверх лицом, но вдруг раздвижные створки за ним чуть слышно скрипнули, ноздрей коснулся запах жасмина, шелест одежд, и тихие шаги вплелись негромким аккордом в мелодию ветра.

Чолла… Волосы, точно крыло ворона, черные веера ресниц на смугло-бледных щеках, пухлые капризные губы, казавшиеся в лунном свете двумя крохотными серебристыми арками. Она подошла и опустилась рядом — благоухающая, как цветы юкки, и столь же далекая, как звезда Инлад. Ночная одежда струилась с ее плеч — что-то воздушное, шелковое, полупрозрачное; темнели соски упругих грудей, колени сияли перламутровыми чашами, округлые стройные бедра под натянувшейся тканью манили обещанием блаженства.