Золотые земли. Совиная башня - Ульяна Черкасова

Вода дарует силу, силу несёт кровь. Чёрная дрянь текла по жилам ведьмы Ворона. Тьма и холод – дары Мораны.

Дара стянула рукавицы, посмотрела на свои руки. Белая кожа от холода быстро покрылась мурашками. Девушка легла на живот, просунула руку в лунку, опустила почти по локоть. Рукав тулупа быстро намок и отяжелел.

Огонь давал силу, как и проточная вода. Бежит река, виляет между Ратиславией и Рдзенией, разделяет один народ на два, и нет ей до этого дела. Модра ручейком тонким пробилась из земли, когда и в помине не было на её берегах людей.

Дара закрыла глаза, положила голову на руку, представляя, как текли подо льдом воды, и пальцы её поймали танец реки, подхватили мелодию.

Скренорский нож, что подарил лесной ведьме Снежный князь, потерялся где-то в Совине.

«Жаль, теперь бы пригодился», – подумала Дара.

Боль в ноге прошла, и Даре не нужно было осматривать её, чтобы знать, что рана зажила, а опухоль спала.

На душе стало мирно, тихо, только червоточина гнила где-то на самом дне. Стоило дать слабину, и она тянулась к сердцу, оплетала его льдом, забивалась пеплом в лёгкие, не давала дышать.

Покуда тьма течёт в венах, Морана не отпустит лесную ведьму и быть лесной ведьмой не позволит, только Вороном. Дарина не хотела быть ни тем ни другим. Она хотела воли.

Девушка вытащила руку из лунки, перехватила топор левой рукой. Зажав губу, Дара провела топором, как ножом, по правому запястью. Потекла кровь, ночью она казалась совсем чёрной. А быть может, так оно и было, быть может, то вытекала с кровью тьма, дарованная Мораной.

Снова Дара опустила руку в воду, прикрыла устало глаза.

Сможет ли она обращаться в ворона, когда избавится от силы Мораны?

Ей хотелось бы летать. Хотелось бы взирать на мир с небес, ловить ветер крыльями, отрываться от земли и уноситься прочь в любое время куда бы она ни пожелала. Хотелось быть свободной.

Что-то тёплое и пушистое щекотало щёки. Дара распахнула глаза и увидела ясное небо, ослепительно-голубое и пронзительно-яркое, каким оно бывает только в солнечный морозный день.

– О, внученька, наконец-то, – вздохнул кто-то рядом. – Ну-ка, выпей лечебной настойки.

Сильные пальцы надавили больно на челюсть, и Дара невольно распахнула рот. В горло ей влилось что-то обжигающее, опаляющее. Перехватило дыхание. Девушка открывала рот, хватая воздух и не будучи в силах вздохнуть. Её усадили, похлопали с силой по спине.

– Ну же, дыши спокойно, – ласково наставлял голос.

Дара вздохнула и тут же закашлялась, она кашляла, пока не выступили слёзы на глазах, а когда отдышалась, то распрямилась и посмотрела наконец на своего спасителя.

– Дедушка?

Волхв улыбнулся приветливо, почти весело. Он стоял перед ней на коленях и был, что странно, без своей медвежьей шубы. Не сразу Дара сообразила, что Дедушка укутал её в свою шкуру.

– Что ты…

Дара вспомнила вдруг о своей руке и увидела, что запястье крепко перевязано серой тряпицей. Лёд вокруг был забрызган кровью, а солнце уже высоко стояло над землёй, значит, немало времени прошло с тех пор, как Дара пришла к реке.

– Глупость ты, конечно, совершила, внучка, но если бы не эта глупость, я бы ещё не скоро тебя нашёл, – улыбался Дедушка. – Я же всё вокруг этих мест бродил, чуял, что тут надо искать, но Морана хорошо тебя спрятала. А как стала из тебя её сила утекать, так сразу для меня ярко загорелся огонёк, пусть и ненадолго, но мне этого хватило.

Дара старалась внимательно слушать Дедушку, только от слабости всё равно плохо понимала смысл его слов. В медвежьей шкуре было тепло, хорошо, и напиток заставил кровь бежать быстрее. Дара прищурилась от яркого света, посмотрела потерянно на Дедушку.

– Ведь золотой огонёк в тебе, внученька, всё слабее становится. Не думал, что Моранина сила так могущественна окажется, однако она затмевает золото.

– Потому что я сожгла Совин?

– И поэтому тоже. Потому что крови много пролила.

Дара облизала губы, вздохнула судорожно то ли от холода, то ли от страха. Дедушка протянул ей баклажку и дал сделать ещё глоток. Пахло берёзовым соком терпко, дразняще, словно летним днём в берёзовой роще, где солнце пробивается через изумрудные листья и играет на белых стволах. На вкус напиток был что чистый огонь.

– Крови ты немного потеряла, замёрзла чуть ли не до смерти. Только живая вода в реке тебя и спасла, продержала до моего прихода. Теперь пойдём, внученька, тебе нужно отогреться.

Волхв помог ей подняться, он поддерживал её всю дорогу по крутому берегу реки до самой избушки. Шли они долго, но Дедушка не давал Даре остановиться передохнуть, поторапливал.

– Нужно поскорее в тепло, – повторял он.

Голос у него был мягкий, убаюкивающий. Дара прильнула к старику, почти повисла на нём, едва передвигая ноги. Волхв был немолод, борода и волосы давно стали белее снега, но силы он будто брал у самой матери-земли и дотащил на себе девушку до самого дома.

Череп на яблоне посмотрел внимательно на гостя, но пропустил. Дедушка нахмурился, заглядывая в провалы глазниц, промолчал, покачал только головой.

В избе было жарко, вкусно пахло жареным. Дара в первое мгновение обрадовалась горячему обеду, она давно не ела мяса, деревенские в уплату обычно несли яйца, творог и молоко, редко кто угощал ведьм рыбой, но стоило вспомнить, как ночью Здислава разделывала игошу, и ком встал в горле.

Старуха спала на печи. Стоило скрипнуть двери, как она подскочила, отодвинула занавесочку.

– Ты кто такой? – гаркнула Здислава.

Седые волосы разворошённым гнездом топорщились на голове. Старуха втянула громко воздух и сплюнула в сторону.

– Медведь, – с отвращением произнесла она.

Дедушка стащил с Дары свою шубу и повесил на крюк возле двери.

Дарина прошла к лавке, села, облокотившись о стену, и устало вытянула ноги.

– Прось ис моего дома, медведь, – с угрозой прошипела Здислава.

– Я уйду, – пообещал Дедушка, как ни в чём не бывало стаскивая с Дары валенки. – Только помогу внученьке моей собраться в дорогу.

Он повесил мокрый тулуп сохнуть у печи.

– Внусеньке? Она такая фе тебе внуська, как и я, – фыркнула ведьма. – Я не отдам её.

– А я тебя и не спрашивала. Я ухожу сама, – стрельнула глазами исподлобья Дара.

Они с Дедушкой даже не обсуждали это между собой, но когда волхв сказал вслух, что они уходят, для Дары всё стало решено. Оставаться в Пясках со Здиславой она больше не хотела, а что до Дедушки, так сбежать от него она могла и после.

Здислава попыталась было возразить, но промолчала, подползла к краю печи и свесила ноги в драных чулках. Жёлтые кривые ногти проглядывали через дырки, а из старых мозолей сочилась кровь. Ноги у старухи были такие больные, что оставалось непонятным, как ей удавалось ходить.