Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов - Джаспер Ффорде

— До свидания, капитан… и спасибо.

Я улыбнулась.

— Думаете, доберетесь до порта Совпадение?

Он улыбнулся в ответ.

— Постараемся изо всех сил.

Я спустилась по веревочной лестнице в шлюпку. Они отпустили оба конца, и лодка бешено заскакала, подхваченная бортовой волной. Мне показалось, что я сейчас перевернусь, но она удержалась на плаву и быстро стала отставать от уходящего корабля.

Я отсчитывала секунды до взрыва бомбы, но его, к счастью, не последовало, и через море до меня донесся радостный вопль сорока людей, празднующих избавление. Я не могла разделить их воодушевление, поскольку где-то в университете лектор по этике внезапно упал, сраженный инсультом. Вызвали врача, и, если повезет, он выкарабкается. Может, даже снова будет читать лекции, но уже не с этим экипажем.

«Нравственная дилемма» отдалилась от меня минимум на четверть мили, а через десять минут осталась только мазком дыма на горизонте. Еще через полчаса она пропала окончательно, и я оказалась сама по себе посреди бесконечно простирающегося во все стороны серого моря. Я порылась в сумке, обнаружила плитку шоколада и мрачно слопала ее, а потом просто сидела на банке шлюпки и таращилась в серое небо, чувствуя себя безнадежно потерянной. Я откинулась на спину и закрыла глаза.

Правильно ли я поступила? Трудно сказать. Лектор не мог знать о страданиях, которым он подвергал своих условных персонажей, но даже если знал, вероятно, оправдывал себя тем, что их страдания стоят благ его студентов. Если он выжил, то я смогу поинтересоваться его мнением. Но это маловероятно. Спасение виделось очень отдаленной вероятностью, и в этом заключалась суть возражений против этических дилемм в целом. На высоте остаться невозможно ни при каких условиях. Единственный способ победить — не участвовать в этой игре.

В беллетриции имелся один-единственный агент, работавший исключительно в Устной традиции. Звался он Лыжи, говорил редко и носил цилиндр а-ля Линкольн — вот и все его отличительные черты. Появляясь в конторе беллетриции, он всегда казался бесплотным, мерцал и пропадал, словно изображение в плохо настроенном телевизоре. При этом лучшей работы в ТрадУсте мне видеть не доводилось. По слухам, он являлся забытым Воображаемым Другом Детства, чем объяснялась его безутешная печаль.

Когда я проснулась, ничего не изменилось. Море оставалось по-прежнему серым, небо — тусклым и пасмурным. Волны были острые, но не опасно, и узор их повторялся где-то раз в двадцать секунд. Не имея других занятий, я села и стала смотреть, как поднимаются и опадают волны. Я фиксировала взгляд на случайно выбранной точке океана, и одинаковые волны появлялись в кадре, словно на закольцованной кинопленке. Таково по большей части Книгомирье. В вымышленных лесах встречается всего восемь типов деревьев, на пляжах — пять видов гальки, в небе — двенадцать вариантов облаков. Именно поэтому реальный мир кажется по контрасту богаче. Я взглянула на часы. Книжное реалити-шоу «Беннеты» займет место «Гордости и предубеждения» через три часа, а первое задание домочадцам обнародуют через два. Равно плохо, что паршивая коза Дрянквист-Дэррмо вполне могла уже захватить рецепт и скакать с ним в «Голиаф». С другой стороны, могла и не захватить. Я посетила достаточно стихов, чтобы усвоить, насколько это место эмоционально истощает, причем на совершенно ином уровне. Если повествование разворачивается в мозгу последовательно, то поэзия минует рациональное мышление, бьет прямо в лимбическую систему и поджигает ее, подобно степному пожару. Это крэк и кокаин литературного мира.

Мысли мои блуждали, но это было сделано намеренно. Не отпущенные на волю, они по раздражающему умолчанию возвращались к Лондэну и детям. Стоило о них подумать, как глаза начинало щипать, а уж это никуда не годилось. Может, вместо того чтобы лгать Лондэну, после того как в восемьдесят восьмом меня застрелил Минотавр, стоило остаться дома и вести невинную жизнь непуганой домохозяйки? Стирка, уборка и готовка. Ладно, мелкая подработка на полставки в «Акме», чтобы не спятить. Но никаких ТИПА-штучек. Ни-ка-ких. Разве что изничтожить ма-ахонькую химерку. Или двух. А если Колу понадобится помощь? Ну я же не могла сказать нет, ведь…{4}

Размышления мои были прерваны мобильным комментофоном. До сих пор он решительно молчал. Я выудила его из сумки и с надеждой уставилась на экран. Сигнал по-прежнему отсутствовал, а это означало, что тот, кто подал сигнал, находится в радиусе примерно десяти миллионов слов. Может, и недалеко, на полке с русскими романами, но здесь, в Устной традиции, это означало расстояние в тысячу текстов, если не больше. Вполне возможно, что это были вовсе не друзья, но что угодно лучше, чем медленная смерть от голода, поэтому я включила микрофон и сделала вид, будто я техник-связист из ИКС-КФОС, контролер, отвечающий за надзор за сетью.

— ИКС-КФОС техник номер… э… 76542. Запрашиваю идентификацию пользователя.

Я внимательно огляделась, но горизонт был чист. Не было вообще ничего — только бесконечная серость. Словно…{5}

Я замерла. Комментофоны не похожи на нормальные телефоны — они текстовые. Определить, кто говорит, по ним невозможно. Это слегка напоминает эсэмэски, которые мы посылаем по телефону, но без дурацкого скоростного набора Т9.

— Повторяю: запрашиваю идентификацию пользователя.

Я отчаянно озиралась, но по-прежнему ничего не видела. Я надеялась, что это не очередной несчастный вроде меня, обреченный принять бразды этического судьи.{6}

Сердце у меня отчаянно билось. Кто бы это ни был, он был близко и, судя по тексту, не относился к тем, кто хочет причинить мне вред. Нужно было подсказать, как меня найти, но в голову приходило только определение «я около волны», лишь немного проигрывающее намеку «я в лодке». И тут меня посетила идея.

— Если вы меня слышите, — сказала я в мобильник, — держите на текстовый ливень.

Я сунула телефон в карман и достала пистолет, сняла его с предохранителя, направила в воздух и выстрелила. Раздался негромкий хлопок, и воздух задрожал, когда ластиковая пуля ушла высоко в небо. Это был рискованный ход, поскольку выстрел практически наверняка засекут метеостанции, разбросанные по всем жанрам, а оттуда сигнал пойдет в Главное текстораспределительное управление. Если они ищут меня, то мгновенно определят мое местонахождение.

Пуля достигла плотного слоя облаков только через несколько секунд, но когда она туда попала, эффект получился зрелищный. Брызнул фонтан желтых и зеленых искр, и серые текстовые облака стремительно почернели — слова рассасывались, унося с собой значения. Вскоре темное облако букв начало оседать на море, словно мелко нарезанная солома, — колонна текста, видимая на многие мили. Они сыпались на меня, на лодку, но по большей части на воду и покачивались на ней, словно осенние листья на поверхности озера.