Не хочу быть полководцем - Валерий Елманов

Воеводам и станичным головам тоже от меня досталось. Теперь они полностью отвечали за своевременное и качественное обеспечение своих подчиненных хорошим транспортом, то есть резвыми лошадками, вплоть до того, чтобы брать их даже внаем.

Доказал я Воротынскому и необходимость увеличить не только количество разъездов, но и штатную численность каждого. Мало четырех человек в разъезде. В обычное время – да, а если появился враг и надо посылать гонца за гонцом? Да тут десяток нужен, не меньше.

– Казна не потянет, да и государь заупрямится, – категорично заявил князь. – Надо, чтоб и надежно, и без лишней деньги.

– Сейчас, после того как Москву спалили, самое время! – горячился я. – Пока «крапивное семя» напугано, оно особо скупиться не станет, добавит рублевиков.

– Добавит, да не столько. У тебя и вовсе выходит – на каждые четыре рублевика ныне надо еще шесть накидывать. Уж больно много. Тогда вовсе ничего не дадут. Хватит и… шести человек.

На том и остановились.

Относительно прибавки к жалованью Воротынский тоже воспротивился. Ссылки были прежние – поднимется на дыбки Казенный приказ и выставит железный неубиенный во все времена довод: «Убыток государю». Тыканье пальцем за окошко, в сторону руин, и пословица «скупой платит дважды» не помогли.

Правда, пунктик об увеличении земельных наделов я пропихнул – все равно украйные рубежи в запустении, но кто-то вякнул царю, что северская земля больно урожайная, дает много хлеба, а потому позже, на окончательном утверждении, вычеркнули и это, да еще попеняли князю, что он это сделал специально. Мол, свои земли – Перемышль, Одоев, Воротынск, Новосиль и прочие государь забрал под себя, так ты ныне по своей злобе норовишь у него их выхватить, чтоб ни себе ни людям. Вообще-то предложение было как раз наоборот – раздать людям, то есть сакмагонам, да и то не всю, но…

Однако этот пункт стал, пожалуй, единственным, который подрубили на обсуждении. Что же до остального, то царь, внимательно выслушав текст, коротко заявил: «Дельно писано. Ни убавить, ни прибавить. Неужто сам до всего домыслил?» И впился пронизывающим взглядом.

– Лгать я не стал, ибо грешно, – рассказывал Михайла Иванович. – Но, памятуя о твоей просьбишке, умолчал кое о ком. Ответствовал же, что ни строки мною самолично не написано – подьячие трудились, а вот сказывал им словеса я сам. Все до одного.

«Ишь ты, просьбишку мою он вспомнил, – криво ухмыльнулся я. – Это еще как посмотреть, чья просьбишка была».

Но во всем остальном, отвечая царю, Михайла Иванович не солгал, сказав истинную правду. С документом мы чуток припозднились, но, учитывая, что теперь их, по сути дела, стало два – помимо расклада откуда, сколько, на какой территории, в какие сроки и прочее – мы ведь готовили, можно сказать, устав самой службы, под этим предлогом просить отсрочку было допустимо и карой за задержку сроков не грозило. Иоанн Васильевич только усмехнулся и вяло махнул рукой, вымолвив, что, так и быть, до зимы с князя ничего не спросит. Но мы уложились раньше. Я – гораздо раньше, однако, прочитав мой текст, Воротынский хоть и одобрил его, но…

– Писано знатно, – вздохнул он, похвалив. – Словеса будто в колокол набатный бьют. У нас так-то нипочем бы не вышло.

Я засмущался. Стиль – заслуга не моя. Вспомнился мне мой бывший взводный еще по училищу, вот я его и скопировал, чтоб все звучало жестко и рублено, по-военному.

– Токмо как-то оно у тебя все просто изложено. Излиха просто. Не оценят таковское в Думе. Выкрутасов бы поболе.

«Это и я так могу», – презрительно хмыкнув, нагло заявил Промокашка Шарапову.

– Я-то вижу, сколь ты трудов вложил, – мягко заметил Воротынский, – но для прочих оно… – И вынес окончательный, категоричный приговор: – Не пойдет! Сразу видать, что иноземец длань приложил. Переписать надобно.

Вот так. Вначале «во здравие» и тут же «за упокой». А я– то старался, я-то надрывался, выписывая каждую строку, чтоб чеканно. И не набатным звоном колоколов они были – барабанной дробью. Мерно, увесисто, четко. Эх, прощай мои труды понапрасну.

Горькую пилюлю князь подсластил. Не знаю уж, он то ли и впрямь так считал, то ли попросту решил поднять мне настроение:

– Оно, конечно, у тебя словцо к словцу подогнано так, что и комару в щель не забраться, все так. Но вот беда. Ты, фрязин, хошь и умен, но умок твой для Руси негож. – И добавил, сопроводив очередным тяжким вздохом: – А зря.

«А чего ж тогда сыграть-то?» – растерянно спросил Шарапов. «Мурку!» – выдал пожелание Промокашка, и Шарапов послушно…

Нет, я не Шарапов и своего текста не переделывал. Да и не мог я писать не словами, но словесами, то есть чтоб полностью по старине. Не мог при всем желании, поскольку для меня те же юсы, ижица, фита и ферт все равно что китайские иероглифы. Впрочем, Воротынский и не настаивал. Главное, что все имеется, а изменить порядок слов, чтоб звучало заковыристее, да поменять сами слова – задача не из сложных. Поэтому «Мурку» я не играл. За фортепьяно сел сам князь и, глядя в мои ноты, на следующий день самолично принялся барабанить по клавишам, то есть диктовать подьячим окончательную редакцию.

А что до моего участия, то я и хотел, и в то же время не хотел, чтобы князь о нем упоминал. С одной стороны, лишний раз светиться мне действительно ни к чему. Чревато, знаете ли. Когда я появился пред ясными царскими очами в виде гонца-видока, да еще изволил пошутить, пытаясь выручить Балашку, моего имени Иоанн, по счастью, так и не спросил, а искушать судьбу второй раз – лишнее. Не любит она, когда ее дергают за уд, да еще так бесцеремонно. Ох не любит.

С другой же стороны, была у меня нужда в государевой награде. Деньги – тьфу, я их и сам заработаю. Но вот получить чин мне очень хотелось. Титул на Руси ничто – сам видел князей в лаптях. А у меня он вдобавок еще и иноземный. Зато чин… Не из тщеславия, как вы понимаете, – чтобы сватовство не сорвалось. А его пожаловать может лишь царь, и только он один. Получалось, что желательно рискнуть и засветиться.

Тем более я имею на это полное право. Да, написано не совсем верно, не теми словами, не в таких интонациях и прочее, отчего Воротынский и передиктовал мой труд наново. И общая идея тоже его – кто спорит. А толку с этой идеи? Ее, голенькую, никто утверждать не станет, а сам бы он с ней промучился еще год и так бы ничего не сделал, судя по его черновым наброскам, которые я у него видел. Может, сами по себе они и хороши, но уж больно их мало, да и не стянуты они друг с другом – сплошное хаотичное нагромождение.

А кто его вдохновил? Кто заставил поверить в то, что все получится? И потом, сам-то сюжет тоже мой, мною разработан и мною же доведен до ума, а из него как раз почти ничего и не убрано. Получается, что я законный соавтор. А где награда? А, Михайла Иванович?

Воротынский – это я заметил по смущенному виду князя – тоже не хотел про меня упоминать. Понять можно – зачем ему делить лавры и славу, когда проще хапнуть все одному. А если вдуматься, то не просто делить. Иоанна Васильевича можно назвать как угодно, но только не дураком. Соображаловка у него работала будь здоров, поверьте мне. Не всегда в правильную сторону, но работала. Стоило бы ему узнать, кто еще трудился над документом, составленным столь толково, что не к чему придраться, как он тут же затребовал бы меня к себе. И спасибо сказать, и из любопытства. А там слово за слово и вытянет государь, что Воротынский, по сути дела, был лишь переводчиком моих слов на обычный манер, принятый ныне на Руси. Толмачом. Исполнителем музыки, написанной другим сочинителем.