Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

У этих людей непроницаемые лица агентов из «Матрицы»…

Вот они достают из папки первый документ, переведенный Ниной и заверенный нотариусом, который обычно заверял все ее переводы и чью подпись и печать она несколько раз вынуждена была подделать вместе с подписью испанцев, потому что об этом просила Ксения – усыновление могло сорваться. За ним второй документ, третий. Один из агентов «Матрицы» озадаченно хмурит брови, затем брезгливо, двумя пальцами берет документ. Нине кажется, что под его пристальным взглядом бумажный листок съеживается. Вот он уже совсем маленький, сморщенный, жалкий, и кажется, что уголок сейчас задымится и вспыхнет бледным подпрыгивающим огоньком.

Человек в костюме отходит к окошку, подносит листок к глазам, рассматривает при дневном свете. Ярком свете весеннего солнца, который безжалостно и бесстыдно раскрывает тайну наивно-поддельных, слишком ярких, цвета морской волны печатей. Неторопливо передает помертвевший от ужаса листок в другие руки, которые подносят его к следующей паре пытливых внимательных глаз. Нине кажется, что она сама превратилась в эту злополучную бумажку или попала в один из снов, где зло переходит в наступление, где она достает мобильный телефон и звонит кому-то, кто сможет помочь, но кнопки застревают, или она забыла номер, или разучилась пользоваться мобильником, или – это оказывается страшнее всего – ей в ответ из трубки звучит нечеловеческий голос, голос ворона из ночного кошмара, который сидел в ее комнате на шкафу.

Рука в сером рукаве чиновничьего костюма уже тянется к телефонной трубке – тянется очень долго, пока Нина подходит к столу, садится в кресло, включает компьютер.

Компьютер загружается медленно, протяжно гудит, где-то в Рогожине чиновничья рука в нерешительности замирает над телефонным аппаратом и висит неподвижно, как цунами, кипящая пеной и грязью, и готовая обрушиться на крохотный курортный городок. Висит неподвижно целую вечность, пока загружается компьютер, пока Нина вызывает «Яндекс» и набирает фамилию своего московского нотариуса. Так и есть: перед ней на экране появляются сотни страниц с нужным телефоном, а это означает, что вражеская рука, помедлив еще мгновение, поднимает трубку и несет ее сквозь воздух, сквозь время, сквозь замершую в отчаянии Нинину жизнь к бледному хрящеватому уху.

– Боже, – шепчет Нина, обращаясь к монитору. – Не губи. Помилуй и сохрани меня, грешную, всеблагой создатель.

Но в следующее мгновение она не видит перед собой уже ничего – ни экрана, ни телефонных номеров знакомого нотариуса, которые, как оказалось, без труда может добыть любой желающий, усевшись, как она сейчас, за компьютер и ткнув курсором в поисковик. Она больше не видит руку в сером рукаве и желваки на гладко выбритых скулах, которые мерно движутся в такт разговору с Москвой.

Внезапно все предметы в комнате стали бесцветными, как чиновничий рукав, как черно-белый фильм Альфреда Хичкока про блондинку, укравшую сорок тысяч долларов, перед глазами замелькали мелкие крупинки, похожие на таежных комаров из материных рассказов. Выпустив из пальцев компьютерную мышь, Нина закрыла лицо руками и замерла, вжавшись в кресло у монитора.

* * *

Она не знала, сколько времени просидела перед монитором.

Экран потемнел, компьютер уснул.

Слышно было, как возвращаются с работы соседи – на лестнице простучали каблуки, несколько раз хлопнула железная дверца лифта. Под окном раздавались чьи-то возгласы, чей-то смех. Резкие, отрывистые звуки улицы. Где-то вдали завыла сирена «скорой помощи».

Земля медленно плыла в ледяной пустоте. Солнце описало в небе дугу и, не дожидаясь его исчезновения, на небо вкатилась луна, круглая и оранжевая как апельсин. Наступила гулкая ночь, полная шорохов, запахов и отражений, а Нина, не о чем не думая, все сидела перед космической пустотой погасшего монитора.

Она почти не сомневалась, что очень скоро ей позвонят.

Что происходит в таких случаях, откуда должны звонить? – размышляла Нина. Из Рогожина? Из министерства образования, из милиции? Из консульства Испании? Кто приедет забирать Нину, кто поведет ее в наручниках через двор и посадит в машину, чтобы отвезти в тюрьму?

Нина понимает, что время – это река. Нам только кажется, что мы что-то делаем, куда-то спешим, преодолевая вязкое, строптивое время, а на самом деле время уносит нас с той скоростью, какая ему угодна, а мы только плывем по течению. Мы не заполняем, не преодолеваем и не убиваем время. Это оно несет нас на своей спине, словно громадная сильная рыбина.

Река подхватила Нину и понесла, и от нее больше не зависит ровным счетом ничего – только держаться, держаться наплаву. И верить одному: времени.

«Что происходит в Рогожине? Почему они медлят? Случилась какая-то осечка? Может, московского нотариуса не оказалось на месте? Или потерялся реестр, и проверить записи невозможно?» – думает Нина. Она идет на кухню, заваривает очередную чашку тошнотворно несладкого чая. Несколько таких чашек с холодным чаем, затянутым мутной, словно нефтяной, пленкой, уже стоят перед ней на столе. Каждый раз Нина делает пару глотков и возвращается к монитору.

Нет сомнений: Ксения спишет на Нину все ошибки, недочеты и оплошности в их совместной деятельности. Как ответить правильно на вопрос, если, конечно, ей такой вопрос зададут, почему в Рогожине за два года было так много судов, на которых присутствовала именно она, Нина? Откуда взялась у нее дорогая машина? Ксению трогать не станут: нигде не указано ни ее имени, ни подписи. Кому докажет Нина, что большая часть денег доставалась не ей, а Ксении?

Несколько раз Нина в отчаянии набирала телефон Ксении. Трубка равнодушно гудела возле ее уха три, пять, семь раз. На другом конце провода не отвечали, и у нее падало сердце. Неизвестность пугает больше всего. Почему Ксения не отзывается? А что если ее уже куда-то вызвали, и она дает показания?

Та женщина в коридоре Рогожинского областного суда. Нина так и не увидела ее глаз: женщина смотрела себе под ноги. Подумать только, маленькая, хрупкая арестантка, и ради нее оцепили целую площадь. Женщина в коридоре не была похожа ни на бандитку, ни на убийцу. Что она сделала? Чем так напугала рогожинские власти?

Время неторопливо уносит Нину сквозь ночь, утро и день к вечеру следующего дня.

В пустом доме внезапно и оглушительно, как выстрел, грянул второй звонок. Лежавший на столе мобильник вспыхнул и замигал. Несколько секунд Нина смотрит на экран, на котором опять загорается Ксенин номер, и только потом подносит его к уху.

Все, что произошло позже, она всегда будет вспоминать так, словно это было во сне. Как будто события касались уже не ее, а кого-то совсем другого.

– Слушай внимательно, – проговорила Ксения еще более странным, чужим голосом. – Кирилла убили.

– Кого убили? Кто? Когда?

– Убили. Кирилла. Сегодня утром. Ты меня слышишь?

И довольно бессвязно, перескакивая с одной малозначащей подробности на другую, Ксения рассказала Нине про убийство. Рассказ был довольно краток. Утром следующего дня – не прошло и суток после того, как Людмила Дмитриевна сообщила Ксении о начавшемся расследовании – в предрассветный час, когда Нина, отвернувшись к стене и подобрав колени, ненадолго задремала, Кирилла обнаружили мертвым жильцы его собственного дома – он лежал на асфальте возле машины. Возле того самого «хаммера» с щегольскими фарами, который преследовал Нину. Его застрелили с близкого расстояния, стреляли всего один раз, и никто из жильцов не слышал ни выстрела, ни криков, ни каких-либо иных подозрительных звуков. Крови на асфальте почти не было, и сосед, который вывел погулять во двор своего бультерьера, решил сперва, что в знакомом «хаммере» что-то сломалось, и водитель прилег на асфальт, чтобы установить неисправность.