Летописец. Книга перемен. День Ангела - Дмитрий Вересов

Олежка не очень-то хорошо воспринимал происходящее, его все еще раздражала и мучила собственная зеркальная двойственность, которая, как он рассудил, и вызывала головокружение. И в какой-то момент, когда Принц, сверкая очками, склонился к нему, он понял, что следует решить проблему радикально, и выбросил вперед правый кулак, целясь по ненавистным очкам. Он промахнулся, так как Принц успел отпрянуть, но очки упали от резкого движения, и Принц, пытаясь удержать равновесие, наступил на них толстой подошвой и раздавил. Он заморгал подслеповатыми кротовыми глазками с голыми и тонкими, как у ящера, веками и сказал свистящим шепотом, обращаясь к Олегу:

– Как угодно, мальчик. Было бы предложено. Не пожалей смотри. Об упущенных возможностях. Я ведь мало к кому дипломатов посылаю.

Как ни странно, никто больше Олега не тронул. Принц удалился в сопровождении хнычущей троицы, а Олега оставили сидеть в воняющей мочой подворотне. Он привалился затылком к грязной штукатурке и прикрыл глаза. Голова все еще кружилась, и болел висок. Он, похоже, хорошо приложился то ли об стенку, то ли об асфальт. Надо было посидеть немного, попривыкнуть к боли, а потом потихоньку добираться домой. Зайти в школу, до которой оставалось два шага, и обратиться в медпункт ему не пришло в голову.

Олег, вероятно, задремал, потому что вздрогнул от звуков знакомого голоса.

– О! Я всегда была уверена, что в этой подворотне обязательно случится что-нибудь противозаконное. Надеюсь, им тоже досталось?

Олег открыл глаза и ответил:

– Досталось, Ромина Зенобьевна. Они первые начали.

– Ты жив, слава богу. Встать можешь?

Олег поднялся, перебирая руками по стенке, и постоял, привыкая. Потом его неожиданно стошнило, и стало легче. Ромина, едва успевшая отпрыгнуть, спросила обеспокоенно:

– Может, «скорую»? Они, бывает, приезжают вовремя.

– Нет, я домой пойду. Уже все хорошо, Ромина Зенобьевна, – засмущался Олег, вытирая рот рукавом и сглатывая, так как стеснялся сплюнуть.

– Я вижу, как хорошо. Я тебя, мой друг, сейчас пойду до дому провожать. И не мешай мне выполнять мой человеческий долг. Идем-ка, раненый герой. И не стесняйся, физиономия у тебя почти в порядке.

Ромина довела Олежку до дому, он отпер дверь своим ключом и молча протиснулся мимо вышедшего на звук открываемой двери Вадика, который в недоумении уставился сначала на помятого Олега, потом на Ромину.

– Ромина Зенобьевна, – начал было растерянный Вадик.

– Дело житейское, – бодро изрекла Ромина, – драка в подворотне. Рекомендую брата не беспокоить и не изводить вопросами. Пусть в постель ложится, а серьезных травм, по-моему, нет. Отлежится, и все будет в порядке. Холодный компресс к шишке на голове. Ты понял, мон шер Вадим?

– Ну да, – ответил Вадик и прошептал: – А… милиция?

– Ничего не заметила наша доблестная милиция, – в тон Вадику шепотом ответила Ромина, – сие происшествие прошло мимо представителей властей. К тому же, по словам твоего брата, они первые начали, и я ему почему-то верю.

* * *

Тем не менее представителям властей в лице участкового Сергея Мартыновича Князева о происшествии стало известно. И Сергей Мартынович на ночь глядя заявился в квартиру Луниных с папкой, в которой лежало три заявления от пострадавших. Пострадавшие, Максим Евгеньевич Гуров, шестнадцати лет, Борис Борисович Заколюжный, шестнадцати лет, и Юрий Владиленович Арский, семнадцати лет, утверждали, что на них напал и избил восьмиклассник Олег Лунин, который, как им случайно известно, состоит на учете в детской комнате милиции.

– Я вполне верю, уважаемые Аврора Францевна и Михаил Александрович, – говорил участковый, прихлебывая чай на кухне, – я вполне верю, что Олег достаточно разумен, чтобы самому не лезть в драку сразу с тремя отпетыми хулиганами. Потому что эти самые Гуров, Заколюжный и Арский именно отпетые хулиганы, а то и похуже преступники, что пока не доказано, и по ним колония плачет. Но! Врачи подтвердили, что имело место нанесение телесных повреждений средней и легкой тяжести. В частности, у Бориса Заколюжного повреждена носовая перегородка и шатается третий зуб слева в верхнем ряду. У Арского разбита скула и заплыл глаз. Гуров испытывает боли, извините, в причинном месте.

– Но Олега тоже избили, – возмутился Михаил. – И, как вы говорите, их было трое?

– Трое, и им здорово досталось, чему я, сообщу вам по секрету, только рад. Так им и надо. И я бы все спустил на тормозах, но имеются заявления, и они по всей форме зарегистрированы. И дело, к сожалению, должно быть передано в суд, – сообщил участковый и выжидательно уставился почему-то на Аврору.

– Сергей Мартынович, – умоляюще спросила Аврора, – а как без суда?

– Скажу, – ответил участковый. – Пусть ваш орел пишет задним числом заявление в летний лагерь. Есть такой в районе, специально для трудных подростков. Всю гоп-компанию и этих заявителей тоже летом отправляют в район Одессы, трудиться. Олег, я так понимаю, в девятый класс все равно не попадает? Вот и пусть тогда едет, пообтешется.

– А хуже не будет, Сергей Мартынович? – тревожилась Аврора. – Там ведь чему только не научат. Олег же не такой.

– Все не такие, – проворчал участковый. – Хуже не хуже, не знаю. Все не хуже, чем в колонии. Объясните вы ему. Если характеристика из лагеря будет хорошей, то заявлениям хода не дадут, посчитают исправившимся, и я это подтвержу. А если влипнет во что-нибудь, то уж извините, – развел руками Сергей Мартынович.

И отправился Олег в лагерь. Гоп-компания, сопровождаемая воспитателями, занимала половину плацкартного вагона и веселилась вовсю, изводя дикими криками и ором под гитару остальных пассажиров вагона. Перед самым отъездом выяснилось, что их отправляют не куда-нибудь, а на винный завод, и сей казус вызвал необычайный подъем настроения.

Ехали в духоте, из загаженного туалета несло нестерпимо, и Олег почти всю дорогу провел на верхней боковой полке, которую выбрал сам. Он лежал, прижавшись носом к стеклу, откуда дуло, и вдыхал запах мазута, пропитки шпал. Этот запах вызывал головную боль, но был предпочтительней вагонной атмосферы.

В вагоне троица Арский – Заколюжный – Гуров, опасаясь воспитателей, не трогала Олега, а лишь бросала косые угрожающие взгляды, на которые Олег отвечал презрительной улыбкой. Он знал теперь, что ни один из них, несмотря на более старший возраст, не превосходит его ни в силе, ни в ловкости, поэтому ни один не полезет в драку. Олег был уверен, что он отобьется и от двоих, но кто знает, не сделают ли они попытку по приезде на место вновь наброситься втроем, а то и в более представительном составе, подговорив еще пару-тройку таких же слюнявых мерзавцев.

По приезде гоп-компанию, состоявшую из тридцати «трудных подростков» плюс трое воспитателей, поселили в наспех сколоченном бараке с установленными в нем двухэтажными нарами. Олег, вошедший в барак одним из первых, забросил свой рюкзак на верхнюю лежанку угловых нар и с тигриным прищуром оглянулся на остальных. Оглянулся так, что никто не решился оспаривать занятое Олегом место. Воспитателям, трем здоровенным мужикам из проштрафившихся милиционеров, не полагалось отдельного помещения, и они устроились прямо с подростками, двое в разных концах барака, один посередине.