Летописец. Книга перемен. День Ангела - Дмитрий Вересов

Обычно Аврора, когда переставала слышать Франика, тут же спешила к нему в комнату выяснять, что он в очередной раз затеял или, упаси Господи, уже осуществил. Теперь же она вздохнула с облегчением: и спина, и ноги у нее после травмы быстро уставали и начинали ныть.

Угомонившемуся Франику ничего не оставалось, как только смотреть на ринг. Он смотрел, смотрел и решил, что все происходящее похоже на кукольное представление, которое показывали у них в детском саду. Резкие движения боксеров напоминали драку Тяпы и Ляпы – хорошего и плохого зайцев, которых приглашенный актер Иван Николаевич надевал на руки, как перчатки, а сам стоял за ширмой. Он двигал руками в перчаточных зайцах и говорил на разные голоса. И точно так же побитый Ляпа, повесив уши, опустился за ширму, а победитель Тяпа стал прыгать так, что всем стала видна рука Ивана Николаевича, покрытая седым руном.

Когда Франик все понял про боксеров, его вдруг заинтересовали канаты ринга, издалека казавшиеся тонкими, как нитки. Он подумал, что хорошо бы сейчас поиграть в ниточку, только связать кончики не одной ниточки, чтобы особым образом распялить ее потом на пальцах, а сразу трех или четырех. Сначала растянуть нитки на кистях рук, а потом поддевать пальцами поочередно с той и с другой стороны, через одну, или сразу по две, или по три. Потом посмотреть, какой узор получится.

Франик согнул руки в локтях, расставил кисти, как при игре в ниточку, и установил их так, чтобы далекий ринг поместился у него между ладоней, а ниточно-тонкие канаты оказались как бы натянуты на пальцы. Франик начал перебирать пальцами, делать ими ныряющие движения, воображая, что он сплетает из канатов объемную, сложносимметричную паутину. В воображении своем он натягивал перекрещенные нити, слегка подергивал, чтобы они не запутались, шевелил пальцами, чтобы услышать струнное пение скользящих друг по другу нитей.

В какой-то момент Франик резко потянул средним пальцем одну из воображаемых ниточек, и это движение совпало с ошибкой одного из боксеров. Он раскрылся и получил от соперника мощный хук левой в челюсть, и рефери прервал поединок, позвав доктора. Франику после этого происшествия игра понравилась еще больше, он быстрее и энергичнее заработал пальчиками, сплетая несусветные узоры. Он теперь двигал пальцами в такт танцу боксеров. Когда он растягивал свою паутину, один из боксеров от удара летел к канатам, когда совмещал ладони и паутина провисала между ними, кто-то из соперников входил в клинч.

Франик забыл обо всем на свете, настолько он увлекся игрой. Он уже почти сознательно изучал совпадение своих движений с движениями боксирующих соперников и мог предсказать, кто победит. Однажды он, когда определяли победителя, вывернул свою паутину, совместив тыльные стороны ладоней, и рефери перепутал победителя, подняв не ту руку в боксерской перчатке, что вызвало возмущенный свист трибун.

Но Франик вдруг испугался, потому что почувствовал, что руки его плотно стянуты сплетенной им же паутиной, что он не может освободить их. И стало не до бокса. Франик тряс руками, тер ладони, сжимал кулаки, но ощущение врезающихся в кожу ниток не отпускало. Франик обладал слишком живым воображением и часто страдал от этого. Он собрался было зареветь, но тут объявили выход Олега, и паутина сама по себе исчезла и была забыта во время зрелища.

Поединок, в котором участвовал Олег, закончился очень быстро. Уже в первом из трех положенных по правилам любительского бокса трехминутных раундов стало очевидно преимущество Олега над фаворитом, динамовцем Максимом Коршуновым. Олеговы удары казались, но только казались, легкими, дразнящими, незначительными. Локоть правой руки Олега завис на уровне груди, и создавалось впечатление, что Коршунов, его соперник-динамовец, сам подставляется под хуки правой. Левая Олега наносила скользящие удары в направлении от пояса снизу вверх, и динамовец не успевал уходить от апперкотов. Коршунов был сломлен уже через полторы минуты поединка и уступал не столько мастерству, сколько напору Олега. Во втором раунде динамовец попросту сдал бой, не пытаясь уже атаковать. Он только вяло защищался, старался уйти от длинных прямых ударов, без труда пробивающих его защиту, а потом отчаянно ушел в клинч, и поединок был остановлен ввиду явного преимущества Олега. Он стал чемпионом города среди юношей.

Когда рефери поднял руку Олега, на ринге, словно бы ниоткуда, появился маленький, на вид трехлетний, мальчик и повис на победителе. Аврора только в этот момент поняла, что Франик исчез у нее с коленей. Олег подхватил Франика, усадил его к себе на плечи и унес в раздевалку. Вскоре к ним присоединился и Вадик. И после поздравлений и разговора с Олегом у Вадика создалось впечатление, что Олег победил только для того, чтобы сделать кому-то одолжение. Но что этот кто-то теперь уже не существует, что этот кто-то – сам Олег, только вчерашний, а для сегодняшнего Олега эта победа представляет ценность не большую, чем старая газета. И Олег никогда не будет зависим от этой своей победы, не станет мумифицированным приложением к собственной славе.

Вадик вдруг позавидовал брату черной завистью: он сам так не мог. Он хранил свои дипломы и грамоты победителя олимпиад по биологии и химии, часто доставая их, чтобы еще раз убедиться, что это его достижения, что он умен и талантлив и способен многого достичь.

* * *

Через год Олег окончил техникум, в институт поступать не стал и был призван в ряды Вооруженных сил. Он нисколько не огорчался по этому поводу: армия так армия, а там видно будет. Олег немного поуспокоился за прошедшие три года, перестал бунтовать, перестал ежиться, морщиться и огрызаться в ответ на попытки взрослых помочь ему дельными советами, оказать поддержку. Он пригладил свои дикобразьи иголки и лишь иногда потрескивал ими, когда кто-нибудь пытался доказывать, что лучше, чем он, Олег, знает, как ему, Олегу, надо поступать в том или ином случае.

Трещина, что пролегла между ним и семьей, перестала быть свежей, черно лоснящейся, как обсидиан, и ослепительно сверкающей по сколу. Режущие стекловатые края со временем искрошились, отвальцевались житейскими бурями и невзгодами и стали на ощупь шероховато округлыми, такими, что их легко можно было поднести к губам, как бокал, не опасаясь изрезаться. Сгладившись, сколы настолько изменили свои очертания, свой первоначальный рельеф, что сначала Авроре, а потом и Михаилу стало ясно, что ни соединить, ни склеить семью в прежнем виде уже никогда не удастся. Сложилось семейное «мы» в противопоставление Олегову «я», и к этому все добросовестно старались привыкнуть, смирившись наконец не с отчужденностью, нет, отчужденности больше не было, а с автономностью Олега.

После победы на юношеском чемпионате по боксу Олег стал человеком номер один для маленького Франика. Франик вдруг тоже стал мечтать о боксе, о точности молниеносного удара, о танцующих прыжках, о мягких ботинках, похожих на шнурованные кенгуриные лапы. Франик почти с самого рождения стал всеобщим любимцем, и отказать ему в чем-либо, чего он вдруг начинал добиваться, было мудрено даже для независимого и резковатого Олега. Франик смотрел своими круглыми котеночьими глазками и словно спрашивал: «А почему нельзя?» – и все сразу начинали думать: «Действительно, почему нельзя? Что такого-то?»