Осеннее преступление - Андерс де ла Мотт

Симон откатился от лужи, выплевывая дождевую воду. Он хотел подняться на колени, но его тут же снова повалили.

— Решил, что ты особенный? — В голосе Бруно было столько злости и ненависти, что Алекс едва узнал его. — И можешь вытворять что угодно?

Симон, шатаясь, хотел уклониться. Его опять сбили с ног, на этот раз Карина.

— Ты просто мелкий засранец, Симон. Понял?

Симон перекатился на другой бок и снова хотел встать. Теперь его толкнула Мари — так сильно, что он ударился головой о камень.

— …так предать меня. Мы же с тобой как родные.

Симон схватился за затылок, лицо сморщилось.

— Смотрите, он плачет, — сказал Алекс. — Ну и трус!

— Придурки, — выдавил Симон. Голос прозвучал ломко, неуверенно.

Симон сделал еще одну попытку подняться на ноги, но теперь уже Алекс толкнул его на землю.

— Это ты придурок, Симон. — Алекса переполняло ощущение собственного могущества, давно уже он не чувствовал себя так хорошо. — Скажи, что ты придурок — тогда мы, может быть, тебя отпустим.

Симон покачал головой; по щекам текли слезы. Слезы злости, слезы унижения. Он оперся на руки, приподнялся, но после хвата за шею и короткой драки он почти обессилел. Алекс знаком велел трем остальным сомкнуть круг. Ноги встали тесно, как деревья в лесу, отрезав Симону путь к бегству.

— Скажи, что ты придурок! — усмехнулся Алекс. — Скажи, что ты плакса и трус, и мы тебя отпустим.

Симон опять попытался встать; кто-то нажал ему коленом на щеку так сильно, что щелкнули зубы.

— Говори! — заорал Алекс.

Симон сжался, уперся локтями в колени и опустил голову.

— Я придурок, — промычал он.

— Громче! — выкрикнула Карина.

— Я придурок.

— Скажи, что ты предатель! — рявкнула Мари.

— Я предатель.

— Скажи, что твоему папе место в дурке!

Симон поднял глаза. Волосы насквозь промокли, дождевая вода ручьями стекала по лицу. Глаза странно заблестели.

— Скажи, — прошипел Бруно. — Скажи, что твоему папе самое место в дурке!

— Моему папе… — промямлил Симон; он как будто собирался с силами. — Моему папе самое место в дурке.

Несколько секунд было тихо, слышался только стук дождя. Симон встал на четвереньки прямо в луже, медленно распрямился. Зло оглядел их, одного за другим, вытирая с лица слезы и дождевую воду. Мари сделала шаг назад; кажется, она раскаивалась. Открылся проход; Симон протиснулся мимо Мари и бросился прямо в лес.

— Friends forever! — крикнул он через плечо — таким голосом, что у Алекса почему-то резануло в груди.

— Мы все как с катушек слетели, — тихо сказал Алекс. — Под кайфом, пьяные и злые. Вывалили всю свою мерзость на Симона. — Он с тоской покачал головой. — Групповой психоз. По-другому я не могу это объяснить.

— Что было потом? — спросила Анна. — После того, как Симон кое-как поднялся на ноги и убежал в лес?

Алекс с измученным видом вздохнул.

— Через несколько минут проливной дождь вернул нас в чувство, и мы сообразили, что наделали. Девчонки стали звать Симона. Даже пошли в лес за каменоломней. Искали его.

— А вы с Бруно? — спросил Фриберг.

Алекс опустил голову.

— Мы остались у палаток. Пытались снова разжечь костер, но не вышло. Потом девчонки вернулись. Симон не отозвался, а искать дальше… было слишком темно, дождь лил. Мы решили, что он обошел каменоломню с другой стороны, спустился к шлагбауму, сел на велосипед и уехал домой, в Энглабергу. Думали — утром сходим к нему, извинимся.

— А вы не подумали спуститься проверить, на месте велосипед или нет? Или даже поехать за ним? — снова вступил Фриберг, но Анна не стала его останавливать — у него хорошо получалось. “Велосипед Симона?” — записала она в блокнот, не думая зачем.

Алекс выглядел подавленным.

— К тому времени мы оба устали, вымокли, как собаки, и нам было стыдно. К тому же никто из нас не в состоянии был сесть за руль, особенно в темноте и в дождь. Так что мы пошли спать. — Под конец у него сорвался голос.

— И ты ничего больше не слышал? Какой-нибудь звук или что кто-нибудь не спит?

Алекс покачал головой.

— Нет. Насколько я помню, лило так, что в палатке собственных мыслей не слышно было. Да и все равно я сразу вырубился. Проснулся только утром, от криков Мари.

Алекс уставился на свои руки. Повернул, развел пальцы, словно искал что-то на покрытой мозолями коже.

Вдруг дверь распахнулась, и в допросную ворвался Хенри. Лицо белое, глаза потемнели. Йенс молниеносно вскочил и заступил ему путь, заставив Морелля замереть на месте.

— Ты что вытворяешь, Анна? — взревел Морелль через плечо Фриберга. Капли слюны полетели Фрибергу в лицо и на безупречно отглаженную рубашку. Фриберг не двинулся с места.

Не успела Анна ответить, как Морелль крутнулся и схватил сына за руку.

— Пошли, Александер, ты ни секунды не обязан здесь оставаться. — Он наставил толстый палец на Анну. — Разговаривать с Александером будешь в присутствии моем и адвоката. Слышала? — Морелль потянул сына за руку, призывая подняться. Но Алекс остался сидеть.

— Успокойся, папа, — сказал он. Мягко, почти нежно. Морелль, похоже, не слышал сына — он все тянул и тянул его за руку. Сыпь на подбородке полыхала красным.

— Идем же! Тебе и рта не надо раскрывать, ты не обязан. Она… — Он махнул на Анну, не глядя на нее. Алекс не шелохнулся, он лишь грустно покачал головой.

— Я носил это в себе почти тридцать лет. И теперь хочу выговориться. Хочу понести ответственность за то, что я сделал. За то, что мы сделали с Симоном.

Морелль отпустил руку сына.

— Александер, не надо. — он уже просил. — Зачем ты вредишь себе? Я не могу позволить, чтобы ты себе навредил.

Алекс встал и ласково погладил отца по плечу.

— Это моя жизнь, папа. Моя ответственность.

Он повернулся к Анне.

— Мы предали нашего друга. — В глазах была такая глубокая печаль, что Анне стало жаль его.

— Мы оскорбили его и прогнали в лес. Из-за нас он бродил под дождем и в темноте, совсем один, избитый, униженный. — Алекс судорожно вздохнул, взглянул на отца. Хенри был бледен, руки безвольно повисли.

— Все это — наша вина, — тихо сказал Алекс — и отцу, и Анне. Слезы потекли по его щекам. — Моя, Бруно, Мари и Карины. В смерти Симона виноваты мы. Нам давно пора это признать.

Алекс и Хенри остались в допросной; Анна с Фрибергом вернулись в кабинет, чтобы обсудить услышанное. Дамы из приемной и трое полицейских шептались, сбившись в кучку, но при появлении Анны и Фриберга замолчали.