Ветер. Ножницы. Бумага - Нелли Мартова

Павлуша немного поклевал за день корма и снова причитал по поводу своей внешности.

– Хромоножка. Уррродец. Хромоножка.

– Павлик, я же тебя все равно люблю, а? – ласково сказала ему Инга, и он ненадолго затих.

Она выглянула в окно – траншея уже тянулась во всю длину трубы. Удивительно, как быстро они работают, как-то не по-российски. Она поежилась и отвернулась. Этот дом уже никогда не будет таким, как прежде. Даже если вернутся родители. От грустных мыслей отвлекла Марта, позвала ужинать.

Тетка поставила перед Ингой тарелку и сказала:

– Послушай, деточка. Раз уж ты вляпалась во все это дело, мне нужно рассказать тебе про открытку с каруселью. Давай, тащи ее сюда.

– Ее Магрин забрал, – угрюмо ответила Инга.

Остаток вечера она собирала по кухне осколки от разбитой тарелки и отскребала от стен яичницу. В ушах эхом гремел вопль тети Марты: «Что ты наделала, дура! Профукать такую открытку!» Причем почему-то обиднее всего было само слово «профукать». Еще чуть-чуть, и Инга снова заплачет. Нет, все-таки надо купить носовых платков, хоть пару десятков.

* * *

Они сидели возле костра у маленького озера. Софья куталась в куртку Магрина, вдыхала его запах, такой особенный, что нельзя было сказать, пахнет ли это одеколоном, или мужским потом, или табачным дымом, этот запах был сплетен из тоненьких нот, едва уловимых, но родных. Лицо Магрина освещала полная луна и всполохи пламени. Озеро излучало умиротворение и спокойствие, как иконы в тихой деревенской церкви. Хотелось впитывать в себя осенний вечер, первое влажное дыхание зимы, шорох пожухлых листьев, потрескивание веток в костре и темно-синюю шапку неба над головой, обсыпанную блестками-звездами. Сосны повсюду распространяли свежий аромат, в котором хотелось купаться, как в ванне. Всю дорогу до озера они молчали, Софья держалась за горячие щеки, от обиды дрожал подбородок. Когда она вышла из машины и спустилась к озеру, то вдруг разом, как в воду нырнула, погрузилась в тихую прелесть вечера, почувствовала все озеро сразу, целиком, и тогда ей стало необыкновенно хорошо. Как будто вернулась в то место, где не была уже бесконечно долго, место, роднее, чем дом, ближе, чем самый близкий человек, место, где стоит только закрыть глаза, как отпускают все тревоги, и незваные слезы облегчения сами катятся из глаз.

– Почему здесь так хорошо? Ты можешь объяснить? – сказала она, наконец, забыв и про щеки, и про застывшую на подбородке холодную слезинку, и про то, что он ее несколько раз ударил.

– Здесь источник природной энергии, место силы. Это очень глубокое озеро, хоть и маленькое на вид. До дна несколько десятков метров – почти пропасть. В озере чистейшая вода, и оно никогда не замерзает.

Софья спустилась вниз, зачерпнула ледяную воду, умылась. Все лицо защипало иголочками, но совсем не такими, как после «розовых очков», это сама свежесть проникала сквозь поры кожи. Она все ждала, что Магрин подойдет сейчас, обнимет ее крепко-крепко, утянет за собой, туда, где безбрежное море соединяется с желто-серым небом в едином порыве сотни маленьких вихрей, и луч солнца на мгновение коснется иссиня-черных буйных волн. Ждала и одновременно боялась. Почему он тогда подошел к ней, почему увел ее в ту гостиницу? Ведь не влюбился же с первого взгляда, Софье уже не пятнадцать лет, чтобы верить в такие глупости.

– Эмиль. – Она поднялась выше, туда, где он уже развел костер. – Эмиль, почему ты… почему мы были вместе в ту ночь?

– Ты помнишь, что было перед этим? – Его взгляд стал мягким и теплым, как кошачье брюшко. Глядя в такие глаза, нельзя ни возмущаться, ни требовать, можно только вздыхать и неотрывно следить за ними.

– «Дворец связи»? – ответила Софья. – При чем тут это? Ерунда какая-то.

– Ты была на грани. Вспомни себя – ты сидела над чашкой чая и смотрела в одну точку, ты вся была в потоке, его можно было почувствовать физически. К тебе даже официант не подходил, боялся, как санинспектора. Я тогда подумал: еще мгновение, и эта девочка растворится, растает, как будто и не было ее никогда.

– Ты хотел меня вернуть?

– В том состоянии ты бы попала далеко не в лучший из миров Меркабура, – ответил он и посмотрел на нее с сочувствием.

Софья отвернулась, потом подняла глаза и спросила:

– Но почему тогда мы были с тобой в постели, а сегодня… в общем, первый способ нравится мне больше.

– Хотел бы я знать, что ты учудила сегодня, как пришло тебе это в голову и куда смотрели твои хранители. Не думай, что бить тебя по щекам доставляет мне удовольствие, но до гостиницы мы бы не успели доехать.

– Почему именно секс, Эмиль?

– Пойми разницу. Вот представь, человека чуть не сшибла машина, остановилась в сантиметре перед носом, у него кратковременный шок, истерика. Его нужно облить холодной водой или дать пощечину, как тебе сегодня. А теперь представь, что человек потерял всю свою семью, и у него тяжелая депрессия. Тут одной пощечиной не отделаешься, нужны методы посильнее.

– Но я не теряла свою семью! Я вообще никого не теряла! – возмутилась Софья.

«Методы посильнее»! Значит, секс для него – это метод. Она насупилась и уткнулась носом в холодные коленки.

– Ты почти потеряла связь с этим миром. Чтобы общаться с Меркабуром и создавать по-настоящему сильные открытки, нужна крепкая зацепка здесь, в реальности. Дети, любимый человек, близкие люди, красивое место, где тебе очень хорошо. Все что угодно, что тебя держит, не отпускает, что зовет вернуться.

– И теперь ты меня здесь держишь? Секс – это метод удержать меня?

Магрин поморщился, отвел взгляд, подкинул веток в костер. Софья прислушивалась к себе: похоже на влюбленность то, что она к нему испытывает? И честно отвечала себе: нет. Влюбиться – это день и ночь думать только об одном человеке, мечтать, чтобы он был рядом, в упор не видеть ни одного недостатка, ревновать к каждой встречной и, как в песне, «краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами». Скорее, она относится к Магрину именно так, как можно относиться к красивому месту, к этому озеру, например. Сюда хочется вернуться, здесь хорошо просто быть, но мир не перевернется с ног на голову, если она никогда больше здесь не появится. Да, в нем звучит родная нота, резонирует с ее собственной внутренней волной, это притягивает, но одновременно и отталкивает, пугает, сводит с ума. Был бы на его месте кто-то другой, не связанный со скрапбукингом, и с такой же родной нотой, и она бы захотела провести с ним рядом всю свою жизнь. Но что-то в Магрине ее останавливало. Ее чувство к нему – подобно мотыльку, который тянется к огню, но сгорает, едва коснувшись пламени. И все же мысль о том, что секс для него – всего лишь метод, неприятно колола, как будто Софья проглотила гвоздь.

– Я не смогу все время присматривать за тобой, Софья. Плохо то, что тебя здесь сейчас ничто не держит. Иначе не случилось бы то, что произошло сегодня. А в тот раз… я вытащил тебя силком. Была бы ты мужчиной, пришлось бы применить более грубые средства. И потом, наш секс – это ведь был не только секс? Ты не могла не почувствовать. – Он улыбнулся и снова посмотрел на Софью таким мягким взглядом, что сердиться на него было невозможно.