Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография - Арсений Александрович Замостьянов

то время еще по-товарищески. Да Рыков и сам в кругу соратников по партийной верхушке постоянно пропесочивал работу правительства — как член Политбюро, нередко проводивший его заседания. Такая «самокритика» не считалась зазорной. При этом в первый год работы во главе правительства он подчас старался перенести ответственность на ВСНХ, на каменевский Совет труда и обороны.

Темпы роста впечатляли, но это был рост с крайне низких позиций — и все это понимали. В 1926 году 40 % пахотных орудий по-прежнему составляли деревянные сохи, а треть хозяйств не имела даже лошадей, поэтому уровень урожайности был одним из самых низких в Европе. Брали, как и в прежние годы, количеством. Поэтому триумфальные ноты в отчетных докладах Рыкова звучали редко и только по необходимости — когда нужно было подчеркнуть благотворность Октября. В том же 1926 году более четверти кадров в народном хозяйстве составили женщины, «работницы». Это слово в Союзе становилось все более популярным — и исполнительная власть старалась способствовать трудовой активности женщин, пропагандируя освобождение от «семейного рабства»: ясли, детские сады, заведения общепита. Правда, всего этого не хватало, речь шла только о робко зарождавшейся тенденции. На каждом своем выступлении Рыков скрупулезно рассказывал о промышленном росте, но неизменно оговаривался, что перед страной стоят куда более масштабные задачи, что мы пока еще делаем робкие шаги вперед. Такие объяснения с каждым годом звучали все менее убедительно.

Рыков так и остался в истории «нэповским» председателем Совнаркома. С кризисом новой экономической политики пошатнулась и его власть. Ему приходилось отвечать и за «буржуазные перекосы», которые, как правило, называли «мещанством». В 1928 году и Владимир Маяковский, уважавший Рыкова, в одном из стихотворений превратил его в своеобразную «икону» негодяев, тянущих нас в «проклятое прошлое». Стихотворение — весьма актуальное для 1928 года — так и называлось — «Лицо классового врага». Сначала — городского:

И буржуй,

от чувства великого,

из уральского камня,

с ласкою,

им

чернильницу с бюстом Рыкова

преподнес

в годовщину февральскую.

Владимир Маяковский [РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 54. Д. 28. Л. 49]

Далее язвительно упомянут Пантелеймон Романов (как и Булгаков — вне цитаты), и не зря: Рыкову эти писатели были близки, Маяковскому — решительно неприятны. От горожанина поэт переходит к сельскому буржую — и у него (не удивительно ли?) тоже имеется изображение Рыкова.

Иной

работник

еще незрел,

сидит

под портретом Рыкова,

а сам у себя

ковыряет в ноздре,

ленясь,

дремля

и покрикивая.

Рыков здесь — один из символов уходящего НЭПа. Что же придет ему на смену? О чем грезил Маяковский? О больших вдохновляющих проектах, в жертву которым можно принести скромное благополучие масс. Маяковский никогда не был сторонником НЭПа, хотя, будучи издающимся и гастролирующим автором и исполнителем собственных стихов, пользовался возможностями, которые открывал перед популярным поэтом его величество частник. Он охотно и бойко рекламировал продукцию синдикатов и трестов, но никогда не скрывал, что с бO льшим удовольствием прославлял бы государственную продукцию. Для Маяковского НЭП, прежде всего, это мурло мещанина, канарейка, которая может «побить коммунизм», в который он верил. И Рыков, с одной стороны, был для поэта одним из символов «товарища Правительство», которое поэт, будучи патриотом страны, которую называл «весной человечества», воспевал бурно и высокопарно. С другой стороны — как только началась дискуссия сталинской группы с правыми, Маяковский оказался в стане противников Рыкова — и стал очень важной боевой силой для сторонников великого перелома.

Рыков на аэродроме в день отлета советских летчиков в Монголию. 1925 год [РГАКФД]

Принято считать Алексея Ивановича «партизаном НЭПа», который во главе Совнаркома только и старался сохранить «капиталистические пережитки» навсегда, укоренить их. Действия Совнаркома тех времен не подтверждают это предположение. Другое дело, что «умеренный» Рыков не был сторонником быстрых темпов борьбы с частником — в особенности в сельском хозяйстве. Он постоянно ожидал крестьянских восстаний и, в отличие от неистовых ревнителей пролетарской веры, опасался новой гражданской войны.

Впрочем, последовательное усмирение частника и сворачивание НЭПа началось еще на пике рыковского могущества — в конце 1926 года. К 1928 году доля государственного сектора в промышленности достигла 86 %. Серьезные цифры! Доля частника в розничном товарообороте снизилась до 35 %, а в оптовой торговле — до 5 %. И дирижером этого процесса был Рыков. Другое дело, что ему не нравилась поспешность в делах. Председатель Совнаркома осторожничал.

Глава 12. Труды и дни советского премьера

1. Перетягивание каната

В течение года после смерти Ленина Рыков уверенно обосновался во главе исполнительной власти, хотя и испытывал давление со стороны Каменева и Совета труда и обороны, который тот возглавлял. Но по большому счету на несколько лет в стране утвердился «дуумвират» Сталина и Рыкова, партии и правительства. Разумеется, это был негласный союз, о нем не писали журналисты и поэты, их дуэт не изображали на плакатах. Но именно Рыков в те годы, как правило, вел заседания Политбюро и открывал крупнейшие советские и партийные форумы. А Сталин с каждым месяцем придавал все больше весу своей роли генерального секретаря ЦК и превратился в признанного лидера «партийной» ветви власти — не конституционной, но крайне важной для советской системы. Они оказались союзниками в борьбе с Троцким, а также с Каменевым и Зиновьевым (эти кампании проходили в разное время и под разными соусами). И самое главное, что два аппарата — рыковский и сталинский — в 1924–1926 годах не конкурировали, не воевали, спорные вопросы решали почти полюбовно. При этом два политика не стали друзьями, редко делили стол, нечасто проводили вместе часы отдыха и заглядывали друг к другу в гости. Хотя жили рядышком — в Кремле, который в те годы чем-то напоминал ильфопетровскую «Воронью слободку». Это был вовсе не музей под открытым небом, а квартал, в котором обитали и работали крупнейшие управленцы страны.

Советский премьер — должность, особенно в те, первые послереволюционные годы, необычная. Приравнивать его к зарубежным коллегам или к российским предшественникам нельзя. Имело значение, кто занимает этот пост, каким весом в партии он обладает. А система власти в СССР в первые годы сложилась крайне запутанная. С одной стороны — ЦК, секретариат высшего партийного органа и — как апофеоз — Политбюро. Генеральный секретарь как самый очевидный кандидат в лидеры. Его преимущество состояло в том, что партийной дисциплине должны были подчиняться все советские управленцы, и