Золотой браслет. Тигролов. Гаспар Гаучо. - Майн Рид

Там с нетерпением ожидали его и удивлялись, почему, всегда такой аккуратный, он так запоздал на этот раз.

— А, вот и полковник! — закричал Бонавиа, увидев входившего молодого человека. — Я слышал, к вам прибыл откуда-то посланец. Он-то, вероятно, и задержал вас? Быть может, он привез вам вести, касающиеся нашего общего дела?

— Да, генерал, — ответил молодой человек, поздоровавшись с Бонавиа и с остальными. — Поручик Верегуи, командующий в крепости Дель-Валле, сообщил мне, что те двое опаснейших бандитов Аройо и Бокардо, о которых я уже имел честь докладывать вашему превосходительству раньше, возвратились вместе со своей шайкой головорезов в Оахаку и производят там разные бесчинства. Ввиду этого я прошу вас разрешить мне, после окончания нашего здешнего дела, заняться уничтожением этих разбойников.

— Хорошо, полковник, я с удовольствием дам вам это разрешение и от души пожелаю вам полного успеха, — любезно ответил Бонавиа.

Дон Рафаэль поблагодарил, после чего все приступили к обсуждению вопроса о Гуахапаме.

— Господа, — начал Бонавиа, — наступил сто четырнадцатый день нашей осады этого жалкого городишки. Не считая мелких схваток во время неприятельских вылазок, мы, как вам известно, сделали четырнадцать попыток овладеть им. И, несмотря на это, мы так же далеки от нашей цели, как были в первый день…

— Даже дальше! — перебил генерал Регулес. — Продолжительный успех упорного сопротивления осажденных укрепил их уверенность в своих силах. Кроме того, когда мы начали осаду, у них была только одна пушка, а теперь откуда-то появилось еще две…

— Уж не хотите ли вы, генерал, сказать этим, что нам следует снять осаду и бежать отсюда?

Это замечание, брошенное генералом Кальделасом ироничным тоном, ясно указывало на неприязнь, существовавшую между ним и Регулесом. И действительно, оба генерала были между собою не в особенных ладах вследствие большой разницы в их характерах. Кальделас отличался энергией, прямотой и храбростью, а Регулес — излишней требовательностью и строгостью к подчиненным при сомнительном мужестве.

— Вот этот именно вопрос я и хочу обсудить, — подхватил Бонавиа, не давая Регулесу ответить на замечание Кальделаса. — Полковник Трэс-Виллас, предлагаю вам, как младшему, высказать свое мнение первым.

— Мое мнение следующее, — начал Трэс-Виллас. — Когда полуторатысячная армия осаждает такой слабый, сравнительно, пункт, как город Гуахапама, защищаемый силою, в пять раз малочисленное нашей, то необходимо или взять этот пункт или же всем погибнуть на его валах. Поступить иначе — значит не только запятнать свою честь, но и предать дело, которому мы служим.

— А ваше мнение, генерал? — обратился Бонавиа к Кальделасу.

— Я вполне согласен с полковником! — воскликнул тот. — Снять осаду — значит дать дурной пример нашему войску и ободрить неприятеля. И что бы сказал на это доблестный главнокомандующий нашей армии, дон Феликс Каллеха? Он тоже в течение целых ста дней осаждал Куаутлу-Амильпас, защищавшуюся человеком более искусным, чем какой-то Трухано, — самим Морелосом, и все-таки в конце концов взял этот город.

— Морелос сам очистил тот город, — заметил Регулес.

— Ну, что ж такое? — возразил Кальделас. — Этим самым он и признал себя побежденным.

Настала очередь высказываться и Регулесу. Он подробно изложил все перенесенные испанцами во время осады Гуахапамы лишения, затруднения и потери, и резюмировал свои доводы тем, что, по его мнению, не имеет никакого смысла держаться на мертвой точке понятия о чести и ради этого жертвовать жизнью тысячи человек в то время, как Морелос подступает к самой Оахаке.

В душе Бонавиа был согласен с некоторыми доводами Регулеса, но сочувствовал и мнению противников последнего. Поэтому он выбрал среднее между ними и предложил в следующее утро произвести последний усиленный приступ, в случае же новой неудачи — снять осаду.

Пока Бонавия излагал это мнение, со стороны города стал доноситься какой-то особенный шум. Прислушавшись, все убедились, что хор многочисленных голосов поет что-то духовное под аккомпанемент военных труб и рожков. Ко всему этому присоединялся и треск ракет, высоко поднимавшихся вверх. Очевидно, осажденные праздновали какое-нибудь радостное для них событие.

— Это ликование — для нас плохой знак, — поспешил сказать Регулес. — Поэтому не завтра, а сейчас же нужно снять осаду и…

— И бежать от страха перед простым фейерверком! — с иронией договорил Кальделас.

— Или, подобно стенам Иерихона, пасть от трубных звуков! — воскликнул Трэс-Виллас.

— Смейтесь, смейтесь, господа! Посмотрим, как вы будете смеяться, когда я окажусь прав! — обидчиво произнес Регулес.

Наперекор ему совет большинством голосов решил на другой день рано утром приступить к штурму города. Обсудив план и способы штурма, Бонавиа закрыл заседание, и участвовавшие в совете разошлись по своим шатрам.

Дон Рафаэль особенно спешил остаться наедине, чтобы основательно обсудить скрытый смысл полученного из гасиенды Лас-Пальмас загадочного послания. Перечитав несколько раз это послание, молодой человек почувствовал, что в его истомленное сердце проник луч радости, который ему хотелось взлелеять и дополнить утешительными мечтами.

16. В ОСАЖДЕННОМ ГОРОДЕ

Заглянем теперь в самый город и посмотрим, что делается там.

Случайности партизанской войны сделали простого погонщика мулов распорядителем целого города. Когда Валерио Трухано, преследуемый по пятам испанцами, укрылся со своим отрядом в Гуахапаме, этот небольшой городок ничем не был защищен и не мог бы оказать ему никакого сопротивления, если бы даже и хотел. Но население городка сочувствовало партизанам и приняло их с распростертыми объятиями.

Вступив в Гуахапаму, Трухано тотчас же энергично приступил к делу. К счастью, город был обильно снабжен провиантом, но не имел никаких укреплений. Трухано прежде всего окружил его земляными валами, поставил на одном из них свою единственную пушку и позаботился присоединить к ней еще две, захватив их во время экскурсий по окрестным испанским гасиендам. В обывательскую жизнь города он внес образцовый порядок, за что население было ему очень признательно.

Желая во что