Маникюр для покойника - Дарья Донцова

На гигантском участке находятся два здания.Один – сама дача, двухэтажный особняк под железной крышей. Другой – небольшаясторожка, или, как говорил папа, – дворницкая. Тоже двухэтажная, но не впример меньше. Внизу пятнадцатиметровая комнатенка, а наверху чердак. Мамочкане разрешала мне в детстве туда заглядывать, но я иногда не слушалась иподнималась по шаткой, дрожащей лесенке наверх. Там было так уютно! Сквозькруглое пыльное оконце проникали лучи горячего летнего солнца, пахло сеном,чем-то душным, а в дальнем углу быстро-быстро копошились бесчисленные мыши.

После свадьбы мамочка торжественно передалаключи от всех построек Михаилу. Надо сказать, что супруг вложил массу денег ивремени в переустройство дома. Поставил АГВ, упразднил печи, которые папа топилуглем, сделал роскошный камин и сауну. Полы теперь сверкали паркетом, а стенышикарными обоями. Но мне парадоксальным образом дом сразу перестал нравиться,из него ушло что-то родное, милое. И хотя последние годы он не мог считатьсяисключительно нашим – мамочка сдавала второй этаж разным людям, – всеравно где-то в этих стенах жил призрак папы. После дорогостоящего ремонта тенипокинули здание, и оно стало мне чужим.

Изменения коснулись и сторожки. Нижняя комнатапревратилась в настоящий гараж, а чердак оштукатурили и превратили в складвещей. Таких, которые не нужны, но рука не поднимается выбросить. Среди хламаоказалась и злополучная арфа.

Все эти мысли плавной чередой плыли в моейголове, пока поезд, покачиваясь, мчался в Алябьево. Я много лет приезжала сюдатолько на машине и даже не узнала станцию. Небольшой домик возле платформыпревратился в довольно приличный универмаг, а на площади стояло сразу несколькоавтобусов. Один из них, одышливо фыркая на подъемах, довез меня до конечнойостановки. Я вылезла и подождала, пока машина уедет.

Воцарилась тишина. День стоял ясный, слегкаморозный. Снег, в отличие от московского белый и чистый, просто сверкал в лучахсветила, на секунду я зажмурилась, потом вновь открыла глаза. Узенькая дорожка,петляя между деревьями, бежала вниз. На секунду мне показалось, что там стоитпапа и довольно сердито твердит:

– И кто же это, Рыжик, разрешил тебеодной выходить на шоссе!

Вздрогнув и тряхнув головой, чтобы прогнатьвидение, я быстрым шагом пошла по направлению к дому. Идти предстояло минутдесять, и мне не встретился ни один человек. Уже тогда, когда рука взялась закалитку, в голову неожиданно пришла мысль.

А кому достанется после развода дача? Я дажевыпустила от растерянности жалобно звякнувшую щеколду. До сих пор мне как-то неприходилось задаваться материальными вопросами, но теперь, когда решиларазводиться… По документам, собственницей алябьевского дома вроде являюсь я. Аведь еще была родительская квартира, проданная Михаилом, я подписываладоверенность на ведение дел, а потом даже не поинтересовалась, какую суммусупруг выручил за жилплощадь.

Дача глядела на мир закрытыми железнымиставнями. Наверное, Кирюшке понравится тут – рыбалка, грибы… Сережка и Юля тожебудут не против, им подойдет вон та угловая комната на втором этаже, бывшаяспальня родителей. И уж совсем хорошо окажется собакам. Целый день, задравхвосты, можно носиться по участку, не дожидаясь, пока тебя выведут на десятьминут в пыльный двор.

Представив себе Мулю, Аду, Рейчел, наших кошеквкупе с жабой Гертрудой и тройкой хомяков, наслаждающихся закатным июньскимсолнцем, я улыбнулась. Странно, что некоторые женщины считают себя на порогесорокалетия старыми. Для меня жизнь словно начиналась, внутри Ефросиньи сиделавосемнадцатилетняя Евлампия. И это она легко перебирала ногами и, не чувствуяпроникающего сквозь тонкую замшу холода, побежала к сторожке, вдыхая полнойгрудью свежий воздух.

Мы никогда не запирали чердак, но сейчас надвери красовался самый обычный, покрытый ржавчиной, висячий замок.

Сначала я растерялась, но потом нашлаподходящий камень и принялась сбивать железку. Дело шло туго, в конце концовзамок остался нераскрытым, просто выпало из створки одно из ушек, державшихкрепление. Я рванула дверку и вдохнула застоявшийся воздух. Пахло почему-то недеревом, пылью, не старыми тряпками, а плохо вымытым унитазом, попросту мочой.

Дивясь на неприятный аромат, я сталавглядываться в очертания смутных предметов. Вон там громадный гардероб, рядом какие-тоящики… Впрочем, тут где-то был выключатель.

Я пошарила рукой по стене и щелкнула клавишей.Моментально под потолком вспыхнула покрытая пылью лампочка. Толку от нееоказалось чуть, но в неверном желтоватом свете я увидела в углу большой черныйфутляр и присвистнула. Бог мой, совсем забыла, какая она огромная! Я даже несумею сдвинуть ее с места, не то что спустить с лестницы и дотащить до станции.Сразу следовало действовать иначе, нанять у платформы крепкого мужика с машинойи только тогда ехать за арфой. Ну всегда задним умом крепка.

Чертыхаясь, я все же решила подойти поближе.Но не успели ноги сделать шаг, как ухо уловило стон.

– Кто здесь? – дрожащим от ужасаголосом спросила я, чувствуя, как спина моментально покрывается липким потом.

Стон повторился. Чувствуя, что сейчас грохнусьв обморок, я попробовала передвинуть ставшие пудовыми ноги, но они словноприросли к полу.

– Помогите, – прошелестел бесцветныйголос, – помогите!

Словно сомнамбула, я двинулась на зов. Звукшел от гардероба. Я обогнула необъятный шкаф, заглянула в нишу, образовавшуюсямежду его задней стенкой и сундуком…

Прямо передо мной на какой-то подстилке сиделасъежившаяся, грязная… Катя.

– Что это? – потеряв всякий разум,спросила я.

Катя подняла голову, увидала меня, и из ееогромных глаз, выделявшихся провалами на маленьком, с кулачок, личике, полилисьградом прозрачные слезы.

Минут пять мы с упоением рыдали, обнимая другдруга за плечи. Наконец Катя спросила:

– Господи, как ты сюда попала?

– Вообще-то дача принадлежит мне, но япришла за арфой, обещала играть у Кирюшки на школьном концерте.

Катя затрясла головой:

– Ничего не понимаю… Как дети?

– Великолепно.

– А собаки?

– Лучше не бывает.

– У вас ничего не случилось?

– Нет, если не считать приезда милейшейВиктории.

– Каша «Здоровье», – ухмыльнуласьКатя и окончательно пришла в себя. – Так, давай быстро думать, как меняосвободить.