Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12 - Сергей Владимирович Волков

Вечером 11 ноября к той же набережной Серкеджи подошел пароход «Лазарев» с Атаманским военным училищем, грузившимся в Севастополе, отдельно от прочих донских частей. Едва только «Лазарев» причалил к пристани, туда вошла французская санитарная комиссия. Стали свозить и сносить на берег больных. Должна была начаться высадка юнкеров. Но вместо этого «Лазарев» неожиданно дал громкий гудок, быстро убрал сходни и… начал отчаливать. Никто ничего не понимал. Наконец капитан парохода объяснил, что на пароходе, среди команды, обнаружена чума, что «Лазарев» объявлен неблагополучным по чуме и должен выйти в море на неопределенное пока время.

Целые две недели пришлось еще атаманцам протомиться на пароходе. За это время весь состав училища дважды ссаживали на берег для купания в карантинной бане и дезинфекции одежды; всем дважды произвели прививку чумы; дважды производили тщательную дезинфекцию всех помещений парохода.

Всякое сношение с внешним миром «Лазареву» было строжайше запрещено. Все суда тщательно обходили зачумленный корабль, всякие переговоры велись на расстоянии. Необходимые продукты доставлялись на катерах, которые поспешно сбрасывали привозимое и так же поспешно уходили прочь. К счастью, чумная эпидемия не приняла широких размеров. За все время карантина заболело и умерло только два человека пароходной прислуги. Из состава училища никто не пострадал. После двухнедельного карантина «Лазарев» вновь пришел на Константинопольский рейд, где училище было перегружено на транспорт «Дон», который и отвез его на остров Лемнос.

Чилингир

Чилингир – это ставшее теперь историческим название жалкой турецкой деревушки, затерявшейся в горах в 8 километрах к северо-востоку от станции Хадем-Киой и в 85 километрах от Константинополя. Немногочисленное население ее состоит из турок, цыган и греков. Занятия его составляют земледелие, садоводство и, главным образом, овцеводство. На одной из окраин Чилингира расположено какое-то имение, частью уже полуразрушенное, но с большим количеством, до десяти, овчарен. Каждая из таких овчарен представляла из себя громадный сарай с глинобитными стенами, земляным полом и высокой черепичной крышей. Размер овчарни, в среднем, около 50 сажен длины и 15–20 сажен ширины. Окон не было. Черепица старая, частью побитая, и крыши текли.

Из всего десятка сараев, загаженных на 1 ⁄4 аршина навозом, только меньшая половина была исправна, остальные же с худой крышей, с разрушенными стенами, без дверей, с выбитыми рамами окон и с сырым, зловонным, пронизывающим сквозняком. Стены во всех бараках были густо загажены скотским пометом.

Вот в эти-то овчарни, совершенно не приспособленные для жилья, и были помещены казаки. Разместились прямо на сыром навозном полу, в грязи; разместились вповалку, скученно, друг на друге. К 13(26) ноября в Чилингире сосредоточились части: штабы 3-й Донской дивизии и 1-й бригады, конвойная сотня, Инженерная сотня, интендантство 1-й дивизии, Донской Гундоровский Георгиевский полк159, 7-й, 8-й и 10-й Донские казачьи полки, 42-й Донской стрелковый полк, Донская учебная бригада, 1-й Донской артиллерийский дивизион, различные учреждения и заведения штаба Донского корпуса, дивизионный лазарет и 1396 беженцев, а всего 8267 человек. В бараки-овчарни набились так тесно, что ночью трудно было вытянуть ноги, чтобы не задеть кого-либо другого. В бараке 3-го Донского запасного батальона (Донской учебной бригады) люди помещались вместе с овцами и лошадьми. И все-таки все не могли поместиться в бараки, и многие расположились около бараков, под навесом, а то и прямо под открытым небом. Положение их было тяжелое.

Начиналась осень. Дул холодный северо-восточный ветер, временами моросил дождь. Но казаки не растерялись и тут. Заработали лопаты, кирки, и через короткое время появились землянки, куда и поселились находившиеся под открытым небом. Материалом служили камни и доски полуразрушенных турецких строений, жерди и хворост из ближайшего леса.

В бараках также устраивались. Окна частью заложили, частью заклеили бумагой, отчего стало темно, но значительно теплее. Из камней и болотной травы соорудили постели. Мало-помалу появились самоделковые печи, сделанные из камней и битой черепицы, с трубами из консервных банок. Правда, печи эти больше дымили, чем грели, но это объяснялось величиною бараков и несовершенством труб. В землянках было сыро, но все-таки лучше, нежели в бараках. Поэтому казаки с первых же дней стремились уйти из бараков и группами по нескольку человек рыли отдельные землянки. Несколько семей приютили у себя турки, тепло и сочувственно относившиеся к русским.

Не лучше обстоял вопрос и с довольствием, особенно в первые дни пребывания в Чилингире. Французское интендантство, довольствовавшее Донской корпус, было расположено на станции Хадем-Киой, находящейся, как указано выше, на расстоянии 8 километров от Чилингира и соединенной с последним грунтовой дорогой с крутыми спусками и подъемами и с вязким глинистым грунтом. В дожди на этой дороге бывало так грязно, что она становилась непроходимой.

Выдача продовольствия в первые дни была неорганизованна, носила случайный характер. Происходило ли это по невнимательности местного французского интендантства, или не налажено еще было дело снабжения из Константинополя, но только случалось, что по нескольку дней не выдавались консервы или хлеб, или выдавались в очень незначительном количестве, или, наоборот, выдавали один какой-либо продукт в большом количестве, или же чего-либо совсем не выдавали. Так, например, в первые несколько дней не давали совершенно соли. Не имея денег на покупку ее, казаки варили пищу без соли. «Вот дело-то, – говорили они, – по морю плыли, так морскую воду пили, соленую; а здесь соли хоть бы щепоточку достать, не соля едим».

В холодных навозных овчарнях или в землянках, покрытые вшами, голодные казаки терпели большую нужду и за бесценок продавали туркам и спекулянтам свои вещи. На вырученные деньги покупали кукурузной муки, варили мамалыгу, которой и насыщались. «Вот так у французов гостей принимают», – иронизировали они, вспоминая инцидент с французским офицером на пристани Серкеджи, при высадке из пароходов.

Дело было так: высадились части 3-й дивизии и расположились под навесом на набережной. Через некоторое время к высадившимся подошел юркий французский офицерик с переводчиком и обратился к казакам с речью на французском языке. Речь была попутно переводима на русский язык. Содержание ее сводилось к следующему: «Русские, вы честно исполнили свой долг; вам временно пришлось покинуть родную страну; вы были союзниками Франции в минувшей войне, и Франция не забыла это; она поможет вам; каждый из вас получит и кров и пищу; вы отдохнете от войны; теперь вы в гостях у Франции». Кажется, такая же речь была сказана и казакам 1-й и 2-й дивизий. Могучее «Ура!» было ему ответом. Казаки повеселели. Послышались шутки, смех, одобрительные замечания по адресу французов. И вот теперь, в Чилингире,