Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12 - Сергей Владимирович Волков

первые дни введения занятий казаки отнеслись к ним недоброжелательно, ворчали и неохотно выходили из бараков по команде «Выходи на занятия», но потом стали заниматься с видимым удовольствием. Впрочем, надо заметить, что к словесным занятиям, поскольку они не являлись чтением газет или беседами по текущему моменту, все время относились холодно.

В двенадцать занятия кончались. Опять дымили костры, и казаки хлопотали с варкой обеда.

Любопытно меню казачьих обедов. Чтобы хоть как-нибудь скрасить опостылевшие фасоль, консервы и чечевицу, казаки придумывали всевозможнейшие блюда. Конечно, основным блюдом был суп из фасоли или чечевицы или лапша, галушки, размазня из муки, все это с консервами, но были и деликатесы, пирожки, котлеты, были и диковинные, специально чилингирские блюда. Так, например, в Гундоровском и седьмом казачьих полках был в большом ходу «соус». Приготовляли его таким образом: в кипящую воду засыпали кофе (французы выдавали кофе; пить его казаки не любили, по-видимому из-за недостатка сахара; поэтому командование ходатайствовало перед французами о замене кофе чаем, что и было впоследствии сделано, но пока что казаки нашли своеобразное применение кофе), потом туда клали консервы, сдабривали жиром, и соус готов. Некоторые, особенно уж тонкие гастрономы клали в этот соус еще и подболтку из муки.

Но ко всему этому надо добавить, что все-таки казаки не наедались. Недостачу эту нельзя было компенсировать и хлебом, так как его также выдавалось очень мало. После обеда происходило мытье белья, уборка площадок перед бараками, постройка землянок и другие хозяйственные работы. Варили чай, которого ввиду холодной погоды пили большое количество. Так продолжалось до семи часов. В семь – зоря и молитва. В дурную погоду – в бараках, в хорошую – на воздухе, перед бараками.

Звонко разносилась по окрестным горам «зоря», и широко, плавно и стройно лилась из тысячи казачьих грудей молитва и гимн «Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон». Быстро проходил короткий вечер. Кое-где по площадкам еще догорали костры. К девяти уже все кончалось. Лагерь засыпал. Так продолжалось изо дня в день.

Некоторое разнообразие в жизни лагеря вносила «толкучка». Сюда сходились со всех бараков и знакомых повидать, и «новости» узнать, и спустить что-либо. Девяносто девять сотых всех «новостей», безусловно, исходило от толкучки, большая часть вещей спускалась там же.

С раннего утра уже толпился народ на площади в деревне, немного пониже интендантских складов. С сапогами, штанами, бельем, часами и прочими вещами в руках, а некоторые и так, без всего. Тут же раскладывали рядами свои незатейливые товары – хлеб, табак, спички, бумагу и тому подобное – новоявленные торговцы, казаки, главным образом из беженцев. По толкучке шныряли скупщики – турки, греки и свои же, русские, беженцы-спекулянты, за бесценок скупавшие у казаков их вещи и сплавлявшие их в Константинополь. Сделки шли широким темпом. В руки скупщиков попадало много казачьего добра.

Тщетны были мероприятия начальства прекратить это ограбление казаков, голодный желудок настойчиво требовал свое, и казаки «загоняли» и «загоняли» все, что имели, чтобы на вырученные деньги купить хлеба, мамалыги или еще чего-либо съестного.

Вот выдержка из приказа Донскому корпусу от 3 декабря за № 5: «В районе лагерей и станции Хадем-Киой идет постыдная продажа казаками казенного обмундирования, белья и обуви. Продают или меняют шинели, фуфайки, ботинки – все то, в чем такая вопиющая нужда у честных благородных казаков, а через неделю негодяй, продавший вторую смену белья, заявляет мне, что ему не во что переодеться, что он раздет и обездолен. Я караю военно-полевым судом тех, кто пойман на месте продажи казенного имущества. Но я бессилен бороться с тайной продажей, которую могут прекратить сами казаки, понимающие, что при таком хищении казенного имущества мы всегда будем босы и голы. И продает в большинстве молокосос 1918–1922 года, обыкновенно окольными путями избежавший обязательной службы в постоянной армии и потому выросший без всякой школы и внутреннего духовного воспитания. К вам, отцы, славные честные казаки, обращаюсь я за помощью в борьбе с постыдной продажей казенного обмундирования и белья. Помогите своим отеческим внушением малому, свихнувшемуся с честной дороги казаку. Заставьте его быть таким же честным, как вы; а ежели не слушает слова, то карайте преданием суду. Я приказал всех шатающихся по рынку и улицам Хадем-Киоя казаков и солдат с предметами казенного обмундирования, белья и обуви в руках арестовывать, а казенные вещи отбирать для передачи действительно неимущим».

Начальство лагеря, в свою очередь, принимало меры – разгоняло толкучки, арестовывало продавцов и скупщиков, отбирало продаваемое казенное обмундирование, но это опять-таки не приводило к желательным результатам. Разогнанная в одном месте, толкучка собиралась в другом, или было еще хуже: скупщики ходили по баракам и скупали вещи. Тут вещи продавались буквально уже за бесценок. На толкучке все-таки устанавливалась известная рыночная цена, здесь же она всецело зависела от жадности скупщика и твердости казака, но в общем-то цена была крайне низкая. Так, например, дамские золотые часы продавали за 1–2 лиры, браслеты, серьги, золотые броши и обручальные кольца – по 40–50 пиастров.

Большую роль в жизни лагеря, в частности толкучки, как это было уже сказано, играли беженцы. Беженцы, надо правду сказать, являлись бичом строевых частей. Уйдя из армии, не связанные дисциплиной, они опустились. Грязные, неряшливо одетые, они всем видом своим показывали, что они теперь люди независимые. Обычную работу по наряду, по уборке лагеря и бараков они исполняли кое-как, нехотя, зачастую с ругательствами и всегда с длинными рассуждениями о том, что им это делать не полагается, что начальство строевое совершает над ними насилие и что они ему «теперь не подчинены». Безусловно, беженцы действовали деморализующе на строевые части, и, чтобы избежать этого, командование всячески старалось отделить их от строевых частей и сконцентрировать в особых лагерях.

Откуда же появились эти беженцы? Состав их был необычайно пестрый. Прежде всего здесь были гражданские беженцы. Как указано в начале этого очерка, в районе Константинополя было высажено 6515 человек гражданских беженцев-донцов. Часть их была отправлена в славянские страны, часть рассеяна в районе Константинополя, а часть – 1880 человек – попала в лагеря района Чаталджи, причем на Чилингир приходилось первоначально 1396 беженцев гражданских лиц, женщин, стариков, инвалидов и детей.

С первых же дней это число начало быстро увеличиваться. 30 ноября по Донскому корпусу был объявлен приказ Главнокомандующего от 21 ноября, за № 4185, по которому целый ряд воинских чинов, не получивших штатных назначений, а также все имевшие категории 3-го и 4-го разрядов переводились на беженское положение. При штабах дивизий и при сборных командах от управлений и учреждений,