Афинская школа - Ирина Чайковская

К тому же, Джен болела диабетом, а эта болезнь располагает к депрессии и приводит к разочарованию в жизни.

Ввиду всего перечисленного, становится ясно, что Джен была недовольна своей жизнью и хотела ее кардинально поменять. Свои мечты она могла связать с детством в Нью-Мексико, когда она находилась под защитой и опекой своей семьи, жила среди индейских родственников, когда у нее еще не было ни проблем, ни тяжелой болезни.

День, который был ею выбран для коренного изменения жизни, иначе для второго рождения, – не случайно пришелся на день ее рожденья, 22 июля.

В этом месте Грета делает паузу и, не глядя в тетрадь, заканчивает.

Мой вывод: Джен могла остаться в каньоне и присоединиться к людям своей крови, индейцам навахо.»

Она захлопывает тетрадь.

Нужно сказать, что мною владеют сложные чувства. На первый взгляд, вывод Греты совпадает с моим предположением, но при этом он кажется мне слишком категоричным. Все же мое предположение было чисто художественное, мифологически-метафорическое, я сама до конца не верила в то, что говорила, – и вот мне дарована такая мощная поддержка со стороны науки психологии. Высоко ценя науку психологию, я однако не склонна чрезмерно ей доверять, особенно в части интерпретаций человеческого поведения. Психологи часто выравнивают зигзагообразную линию, они находятся под гипнозом своих же концепций.

Довольно часто мне хочется сказать психологу, прекрасно разбирающемуся в чужих проблемах: «Исцелися сам!» Грете, естественно, я этого не говорю, наоборот, выражаю то чувство, которое владеет мною наряду с первым, подспудным, – восхищение:

– Здорово! Слава науке психологии!

Ну да, я слегка лицемерю, но самую чуточку, все же Грета действительно сумела собрать из внешних разрозненных черточек, рассыпанных в моем рассказе о Джен, ее цельный психологический портрет. Сумела она и дать прогноз поведения Джен в определенной ситуации. Молодец! Браво! Грета довольно улыбается. Однако какова! Я ведь так и знала, что ее внешняя милота и беспомощность – только оболочка, мало отражающая сущность. А сущность-то очень-очень крепкая, прямо железная.

Урок продолжается, мы занимаемся идиомами, пишем с нею проверочное упражнение.

Грета демонстрирует прекрасное знание материала, идиомы отскакивают у нее от зубов.

В конце урока спрашиваю ее про рассказ, кивая на лежащую на столе книжку:

– Как тебе рассказ? Прочитала? Сверила с переводом?

И тут Грета прямо-таки загорается. Она говорит, что читала рассказ «Бурь-погодушка» до полуночи, не могла оторваться.

– Он такой полезный для психолога. Вот возьмем героя. Своя жизнь ему не интересна, и он наблюдает за соседями, в основном за соседкой. Прислушивается, приглядывается. Потом, когда он с нею познакомился и попил с нею чаю, то решил, что она его опоила каким-то специальным любовным напитком, чтобы привлечь. Он живет в мире грез и литературы – из-за этого работает в библиотеке и хочет стать писателем. В самом конце он собирается в Россию, чтобы найти песню про калину; он, как какой-нибудь дикарь, считает, что в песне разгадка поведения соседки. Опять литература, опять миф. Он начитался книг, наслушался сказок и легенд, а реальной жизни не видит. Его поведение направляется ложными подсказками сознания.

Тут мне захотелось вмешаться в пылкий Гретин монолог.

– Ты считаешь, Грета, что он психически нездоров?

– Конечно, не то чтобы нездоров, – неадекватен, его нужно лечить, но, естественно, не в больнице, он нуждается в поведенческой коррекции. Психотерапевт должен ему помочь отойти от фантазий и взглянуть на мир здраво. Он должен заменить его ошибочные когниции на рациональные.

Признаться, после этих слов я поежилась. Мне пришло в голову, что в замятинской антиутопии, романе «Мы», крамольного изобретателя подвергли маленькой операции – удалили ту часть мозга, что заведует фантазией.

Грета, между тем, с увлечением продолжала:

– Русская девушка тоже по-своему неадекватна. Почему она не уходит от человека, который ее обманывает, изменяет ей с другой? В ней выработалась сверхзависимость от партнера, она неспособна его поменять на кого-то другого, здесь налицо эффект прилипания…

– Потому что она его любит? – спрашиваю я со слабой надеждой.

Грета удивлена моим вопросом:

– Любит? Того, кто одновременно с ней имеет другую женщину?

Или вот положим: когда она на работе, ее партнер приводит в их квартиру своего приятеля, и они развлекаются в той же самой кровати, а потом еще и фотографируются… как это? забыла это русское выражение… «в чем мать родила». Разве после этого можно не уйти?

Она смотрит на меня, смотрит почти с отчаянием.

Чего она хочет – подтверждения? Но в жизни случается всякое, и не всегда просто принять решение, особенно, если любишь…

– Но, Грета, ты забываешь, ведь любовь… Окуджава писал: «Любовь такая штука, в ней так легко пропасть…».

– При чем здесь любовь? При чем здесь Окуджава? – Грета сильно распалилась, почти кричит. – Но даже если любовь, партнер растоптал ее чувства. Если женщина в таком случае не уходит, она находится в плену у ложных когниции, ей нужно сменить их на рациональные.

Стараюсь говорить как можно спокойнее: «Спасибо, Греточка, ты славно разобрала характеры моих героев!» Если хочешь, прочитай к следующему разу рассказ «Браслет», он тоже располагает к когнитивному анализу. Мы прощаемся. У самой двери, спохватившись, Грета выписывает мне чек за это занятие.

– К чему такая спешка? Ты могла бы заплатить на следующем уроке.

Но она уже протягивает мне чек и выходит.

* * *

На часах уже половина восьмого, за окном заметно стемнело, фары Гретиной машины прорезывают сумрак, слышен скрип шин, она выезжает на дорогу. Со второго этажа спускается Сережа – видно, приехал, когда мы с Гретой занимались. Готовлю для нас ужин и думаю о прошедшем уроке. Грету совсем не заинтересовал мой рассказ, то есть она разглядела в нем только схему: он живет чужой жизнью, она «прилепилась» к плохому человеку. Не увидела здесь человеческих отношений, ведь, если любишь, то часто прощаешь, а русские женщины как раз склонны прощать. Правда, что-то личное в ее разборе прозвучало. В рассказе не было, что муж, в отсутствие жены, приводит в дом своего приятеля, надо полагать, для гомосексуальных утех… Это Грета вписала в текст от себя.

Горюшко! Как распространилась эта зараза, как превратилась в нечто привычное. Как просто стала альтернативой обычной человеческой любви мужчины к женщине. И как страшно в этой ситуации за сына!

А у Греты дома происходит нечто катастрофическое. Недаром я почувствовала, что ее муж на сегодня – запретная тема. Муж, живущий на средства жены, сидящий дома и пишущий абстрактные картины… И, как оказалось, еще и развлекающийся с приятелем. Ужас! Я не написала план следующего урока с Гретой, завтра нужно будет это сделать. Всегда стараюсь готовиться заранее, по горячим следам, когда все еще свежо в памяти. Грета не посмотрела перевод рассказа на английский. Мне так хотелось, чтобы она на него взглянула – она прекрасно знает оба языка… Да, но совершенно глуха к литературе, ее не тронули переживания героев.