Кара-Бугаз - Константин Георгиевич Паустовский

похожие на громадные кисти винограда… Над облаками и в невской воде невидимый фонарик зажжет тоненькие нити огней, и моторные лодки будут разбивать их и отгонять к берегам широкой, маслянистой волной. Вообще, будет хорошо!

2. Ледяной паркет

Наташа не ошиблась. Вечером Гильмерсен спел ей несколько датских песенок, Тузенбух тщательно перевел одну из них, переписал и передал Наташе. В литературной обработке Тузенбуха эта песенка выглядела так:

Откуда штормы мчатся в океан? — Спросил матрос. От синих льдов гренландских стран, — Ответил капитан. — И ты не суй свой нос Туда, дружок матрос!

– Откуда штормы мчатся в океан? – тихо произнес Гильмерсен. – Ответ капитана был совершенно точен, милая моя Наташа, – штормы рождаются в Гренландии…

Гильмерсен говорил по-немецки отвратительно, и Наташа плохо понимала его. Она вызвала на помощь Тузенбуха. Баклунова не было дома.

– Ваш отец, – продолжал он, – захвачен великой идеей, ваш отец обладает пытливостью юноши. Я знаком не только с морским делом, но и с литературой, мне удалось прочесть очень много книг, и вы знаете, чему меня научили писатели? Они научили меня уважать людей, умеющих из маленьких фактов и случаев жизни делать большие выводы. О, Баклунов умеет это делать лучше многих ученых голов!..

Гильмерсен стряхнул за перила террасы пепел с папиросы, нагнулся и долго смотрел на медленно падающую искру. Когда она потухла, Гильмерсен вздохнул и продолжал:

– Что такое Онежское озеро? Обыкновенное озеро, где болтается холодная вода и рыбаки на берегах солят грязную мелкую рыбу. Ничего другого я бы не увидел в нем. Я бы не делал из знакомства с этим озером никаких широких выводов, потому что я простой датский моряк, я люблю пить пиво!..

Гильмерсен засмеялся, и Наташе показалось, что смех его отдает горечью.

– Что же делает Баклунов? Он пишет мне письмо. «Георг, – пишет он, – я изучил это озеро. Нигде в мире я не видел таких ярких следов ледникового периода. Здесь льды стерли до корня гранитные горы». Я плавал в полярных водах и ненавижу льды. Лед – это смерть, это стеклянный колпак, который прикрывает умершую землю.

«Онежское озеро, – пишет Баклунов, – заставило меня задуматься над вопросом о нашествии льдов. Мы живем накануне нового ледникового периода, но я не верю, чтобы человечество, как старый бык на бойне, покорно подставило шею под ледяной нож. Мы призваны не только разрушать старые и ни к черту не годные социальные отношения, но и менять космические законы, если они грозят человечеству гибелью». Как это вам нравится! Не правда ли, сумасбродная мысль? Но я верю Баклунову… Новые льды движутся на Европу и Америку из Гренландии – так утверждает ваш отец, Наташа. Весь прошлый год я провел в Гренландии с экспедицией Мичиганского университета. Я был приглашен в нее мистером Гобсом, как опытный полярный штурман. Баклунов очень просил меня приехать и рассказать все, что я знаю об этой экспедиции. Без знания Гренландии, – говорит он, – победа над льдами немыслима. Хотите, я расскажу вам немного об этой стране?

Наташа кивнула головой. Она не знала, что Гильмерсен был в Гренландии. Даже сейчас это казалось ей невероятным, – слишком был он не похож, чудаковатый и легкомысленный датчанин, на полярного исследователя. Он любил кино, ресторанную музыку, футбол и на улицах серьезно и почтительно кланялся всем красивым женщинам. Наташа не подозревала, что достаточно одной полярной зимы, с ее снежными бурями и черными звездами, тлеющими над головой подобно кускам кокса, с ее тоской, от которой люди начинали выть, чтобы потом несколько месяцев радоваться огню электрической лампочки и с наслаждением лежать на траве (за это Гильмерсен был оштрафован в Петергофе).

– Сомерсуак! – сказал задумчиво Гильмерсен. – Что это такое? Ледяной компресс в два километра толщиной, покрывающий всю Гренландию, – вот что такое Сомерсуак. Он занимает два миллиона квадратных километров. Я перелетал его летом вместе со знаменитым американским летчиком Бордом. Мы видели только ледяной паркет, чуть присыпанный снегом. Я едва не ослеп. Тридцать градусов мороза в кабине в половине лета! Это что-нибудь да значит, Наташа… И вот, – Гильмерсен сделал широкий и медленный жест загорелой рукой, – льды ползут к океану. Льды, покрытые страшными трещинами. Я уронил в одну из них молоток и слышал, как он несколько минут гудел, ударяясь о стены. Единственное, что понравилось мне, – это цвет льда. Он голубой и прозрачный, как русское небо.

Гильмерсен поглядел на Неву. Очень светлый синий вечер, будто отлитый из стекла, лежал внизу у подножия дома. Датчанин задумался. Ему вдруг показалось, что все вокруг напоминает по цвету гренландский лед – и небо, и синие огни в воде, и увядшие фиалки в петлице его пиджака, и даже глаза Наташи. Он вздрогнул и провел рукой по волосам, лицо его сразу постарело.

– На севере Гренландии ледники подходят к морю. Они прорываются к воде через узкие ущелья и текут по ним так быстро, что это видно на глаз. Ледники ползут по дну океана, потом отрываются с ужасным треском и всплывают наружу. Этот треск похож на залп нескольких тяжелых батарей. Все море вокруг запружено айсбергами, как кино зрителями в праздничный день. Летом течение несет их к берегам Ньюфаундленда, и океан в тех местах похож на громадную реку во время ледохода. Я видел однажды весенний ход льда на Неве, – так вот, представьте себе, Наташа, такое зрелище, но перед вами не река, а Атлантический океан. Вы понимаете, какой заряд холода получает ежедневно этот несчастный Ньюфаундленд? Бывают дни, когда почтовые пароходы встречают за какой-нибудь час около четырехсот айсбергов и вертятся среди них, как испуганные зайцы.

По океану плывут целые материки голубого льда. Они шумят в тумане. Резкий холод разливается вокруг них на десятки миль. Но кроме холода, айсберги сопровождает особенный запах, если иметь хорошее обоняние, его можно услышать издалека. Я бы хотел передать вам