Танцующая на ветру - Наталия Терентьева

Две другие пары я старалась не думать про все свои обстоятельства, учиться, слушать, записывать. Иначе обстоятельства затягивают так, что учеба начинает казаться бессмысленной. Зачем мне шесть основных принципов гештальт-психологии, совершенно умозрительных, о которых рассказывал нам психолог, если я читаю любовные записки Веселухина и Виктора Сергеевича всю пару?

«У меня с тобой всё. Капец, – писал Веселухин. – Ты где?»

«Привез тебе вечерком зимней вишни, мороженой (смайлик, смайлик, смайлик), а тебя и нет. Хотелось бы знать, ты где?»

Андрей больше ничего не писал, надо срочно ему ответить, ведь он думает, что я не хочу с ним почему-то общаться. А я хочу общаться только с ним. Теперь, после того, как он приехал на вокзал, искал меня, шел рядом с поездом, я понимаю, что не зря его выбрала. Это же я его выбрала. А важно, кто кого выбрал? Думаю, мы одновременно увидели друг друга тогда, в самый первый раз. Значит, это правильный выбор. Как будто есть какие-то линии, по которым мы ходим. Свернешь – все идет криво, все валится, рушится, потому ушел со своего пути. Мы не видим эти линии, но они заставляют нас совершать неожиданные поступки, стремиться куда-то или, наоборот, уходить. Это не значит, что я несвободна. Просто свобода – это сложное и многогранное понятие. Это я и без нашего курса психологии знала, причем уже давно.

В перерыв я вышла в соседний магазин, купила булочку и оплатила наконец телефон.

«Мне надо было уехать», – написала я Андрею.

Мне хотелось написать что-то еще, но я не смогла найти слов. Не писать же, что я больше всего в мире хотела бы сейчас его увидеть. А глупости писать я не стала.

«Я буду дома еще девять дней», – тут же ответил он.

На это я тоже ничего не нашлась.

«Когда у тебя каникулы?»

«Уже закончились».

Увидев энергично рассекающего по коридору Веселухина, я убрала телефон. Выбьет сейчас его из руки, растопчет, потом принесет мне новый, ворованный, из киоска, где ворованные телефоны можно купить за четверть цены.

– Спокойнее, Паша! – посоветовала я ему, когда он, дымящийся, подошел ко мне.

Дымился Паша в полном смысле слова – он вломился с мороза, вспотевший и выкуривший не меньше трех сигарет. Я надвинула повыше длинный ворот свитера. Паша не так понял мой жест, дернул свитер, чуть не оторвав мне воротник, и стал придирчиво рассматривать мое лицо.

– Что? – усмехнулась я. – Ищешь следы поцелуев?

Паша стал тяжело дышать. Если иметь в виду, что он и так дышал, как паровоз, когда примчался, теперь он только вбирал в себя воздух, все раздуваясь и раздуваясь.

– Идиот… – проговорила я, отходя в сторону.

– Нет! – крикнул Паша, пребольно взяв меня за плечи, развернув к себе и встряхивая. – На хрен!

Я понимала прекрасно, что он хочет сказать. Пашин язык я знаю, могу перевести все его на первый взгляд бессмысленные восклицания и рыки. Он хотел сказать, что так просто мне от него не уйти. И несмотря на то что я ночевала два дня не в общежитии – он уж наверняка и вчера прибегал, раз позавчера меня не нашел – он меня никуда, а именно к Виктору Сергеевичу не отпустит.

– Это не Виктор Сергеевич, – предупредила я. – Зря даже к нему не бегай, драку не затевай.

– На хрен! – снова крикнул Паша, но уже менее уверенно. – А… это… кто тогда?

– Да никто, Паша, – пожала я плечами. – Почему ты считаешь, что в мире есть только то, отчего у вас с Дахой скоро родится ребенок? У меня, например, очень много других проблем.

– На хрен… – пробормотал сбитый с толку Паша. – Ты где была?

– В Москве, Паша.

– С ним?!

– Нет.

– А с кем?!

– С отцом. Устраивает? У меня вообще-то отец есть. Он ко мне приезжал. Да ты ведь знаешь.

Даже не знаю, зачем я стала так сложно врать Паше. Возможно, потому что он нервно махал кулаками, и я видела, что больше всего на свете ему сейчас хотелось драться. У него так зашкаливал адреналин, что самое лучшее для Паши сейчас было на самом деле пойти с кем-то подраться. Или что-то ненужное разбить – за что его не посадят в кутузку или не оштрафуют. Это в детдоме можно было бузить бесплатно. А теперь Паше за свои расхлябанные нервы приходится платить.

В прошлом году он выплачивал за разбитое окно в закрытом магазине. Закрыт-то он закрыт, а хозяин есть. Паша стоял и бил окна, пока все три огромных окна не превратились в груду грязных осколков. А милиция рядом стояла, за деревом, ждала, пока Паша нарадуется всласть. Потом его увезли в отделение и выписали штраф за мелкое хулиганство.

Судимости наши мальчики рассматривают как особые отличия, вроде невидимых никому орденов, как знаки принадлежности к миру настоящих мужчин, увы. А вот штраф – это стыдно. Тем более принудительные работы. Ведь с Паши денег не возьмешь, поэтому его заставили мести двор в отделении и мыть мусорные бачки. Паша просто угорал от такого стыда. Бил же окно на спор. Спорил… со мной. Я с ним не спорила. Но он спорил, что разобьет все стекла голыми руками. Начало этого представления я видела, потом ушла. Но Паша добил окно, Дашка снимала все на телефон. Милиция – тоже. Потом они очень смеялись. Паша рассказывал с горькой обидой, как плохо к нему отнеслись в отделении.

Паша сам собирается после армии пойти в милицию, поэтому строительное училище, куда его взяли, как и всех наших, для него – временное ненужное обременение и место, где можно съесть дешевый горячий обед. Дашка вряд ли так быстро научилась готовить, да и для готовки нужно много продуктов. Наши в основном варят макароны, а когда совсем заканчиваются деньги – каши.

– С отцом, понятно? – повторила я.

– И чё? – растерянно спросил Паша.

– Да ничё.

Паша потоптался около меня. Как бы я хотела, чтобы Паша был рядом – как друг, как верный, самый верный товарищ. Более верного и преданного человека у меня нет. Но от него столько вреда! Точнее, от его неразделенной любви.

Паша хотел что-то сказать, возможно, что-то важное или даже самое важное. Но не мог. Не стеснялся – слов у него не было.

Я разломила булку, половину протянула Паше. Он взял булку и посмотрел на меня так, как будто я дала ему свою руку и пообещала быть с ним всегда.

– Поешь, Паша, – сказала я, чувствуя, что сама от голода сейчас упаду. За последние дни я похудела настолько, что у меня крутились часы на руке. Часы мне подарил, понятное дело, Виктор Сергеевич, в прошлом году на день рождения.

Я стала застегивать часы на следующую дырочку, потуже, а Паша неожиданно погладил меня по руке и сам застеснялся своей нежности. Взбрыкнулся, встряхнулся, что-то прорычал и ушел, стараясь идти, как «мужик» – ставя ноги враскоряку. Я только вздохнула, глядя ему вслед. Опасный у меня друг. Как они будут с Дахой растить своего будущего ребенка? Порознь, скорей всего.