Курт Сеит и Шура - Нермин Безмен Нермин

Шура, не протестуя, положила голову ему на грудь. Вытирая слезы, она сказала:

– Я ничего не сделала тебе, Сеит, ничего.

– Хорошо, Шурочка, все позади, тебе не надо объяснять.

– Ты не понимаешь, Сеит. Я не предавала тебя, это ты предал меня.

Сеит вопросительно посмотрел на нее.

– О нет, Сеит, ради бога, что ты подумал? Я не могла прийти вовремя, потому что мой кузен Евгений Богаевский пришел в аптеку и сказал, что мои родные здесь, в Стамбуле!

Она подняла обе руки, как будто взывая к Богу, и уронила их. Она выглядела усталой. Она села на край кровати, сложила руки на коленях и все рассказала ему. Закончив, она посмотрела в глаза Сеиту. Он поверил каждому ее слову. Он сел рядом с ней и взял за руки:

– Моя маленькая Шурочка, я убежал как безумный, когда увидел тебя выходящей с мужчиной. Но поверь мне, дорогая, за все эти дни и ночи, пока тебя не было, со мной была только одна женщина.

Шура утерла слезы, она вопросительно смотрела на него. – Это была ты, любимая, ты, и только ты одна, поверь мне. Они больше не могли мучить друг друга. Они обнялись.

Чемодан со стуком упал на пол. Это был единственный звук в комнате, кроме их страстного дыхания.

Через некоторое время Сеит мягко поцеловал Шуру, затем медленно встал с кровати, чтобы разжечь огонь. Он добавил несколько поленьев в печку, открыл дверцу, чтобы было видно пламя. Было всего четыре часа пополудни, но зимняя темнота уже наступила. Сняв рубашку и ложась рядом с ней, он прошептал ей на ухо:

– Я так тосковал по тебе, дорогая. Никогда не оставляй меня больше.

Шура тоже думала, что они были в одном шаге от того, чтобы потерять любовь. Она обвила его шею своими руками, притянула к себе и сказала:

– Я тоже скучала по тебе, дорогой, очень сильно.

Спустя несколько часов Шура, все еще находясь в его руках, сделала неловкое движение. Он посмотрел на нее:

– Что случилось, тебе неудобно?

Шура погладила ямочку на его подбородке и улыбнулась:

– Нет, милый…

Она явно хотела что-то сказать. Он настаивал:

– В чем дело?

Шура выпрямилась и села на кровати, подтянула простыню, чтобы прикрыть грудь. Он спросил:

– Тебе холодно?

– О нет!

– Тогда отбрось ее, ты так красива, дай мне смотреть на тебя, пока мы говорим.

Он продолжал, засмеявшись:

– Ты знаешь, я привык, что женщины кажутся красивее, когда я пьян, ты единственная, которая мне нравится, даже когда я трезв.

– Это комплимент?

Сеит поцеловал ее плечо. Затем он положил руку под голову и спросил:

– Что ты хотела мне сказать?

– Сеит… я должна уйти. Нет, не пойми меня неправильно. Моя семья здесь. Дядя Богаевский снял дом на Тарлабаши. Брат тети Нади, дядин адъютант и секретарь, все они в одном доме. Я… я не могу объяснить им, что ты и я живем вместе. Ты должен понять меня, Сеит, я не могу сказать им.

Голос Сеита был тихим и полным боли:

– Что ты сказала им о своем побеге?

– Я сказала правду, более или менее, но я не могу сказать им, что я живу с тобой.

Она видела, что его сердце разбито.

– Поверь мне, Сеит, дело не в тебе. Моя семья не примет мою жизнь с мужчиной без замужества. Пойми, пожалуйста.

Сеит взял ее протянутую руку и поцеловал:

– Я понимаю, конечно, я понимаю.

– Я буду приходить сюда каждый день. Ничего не изменилось, увидишь, поверь мне.

Сеит подумал, что бесполезно настаивать. Какое у него было право отрывать ее от семьи, которую она случайно нашла спустя столько времени. Затем он подумал о собственном решении, которое он принял в Алуште. Он ушел с женщиной, которую любил, разорвал свою связь с отцом и всей семьей, быть может, навсегда. Почему бы Шуре не сделать то же самое? Нужно гнать такие мысли, подумал он. Затем они заговорили о делах. Он рассказал Шуре о прачечной, пока Шура упаковывала свои вещи, чтобы забрать их. Она слушала с радостью.

– Это прекрасная новость, Сеит, великолепная новость!

Затем спросила серьезным тоном:

– Если ты хочешь… я, наверно, тоже могу найти какие-то деньги?

Сеит погладил ее по щеке и добавил:

– Ты очень заботливая, дорогая, но это не нужно. Думаю, я могу потратить часть рублей на это.

– Ты уверен?

– Да, дорогая, уверен.

Он был так счастлив, что даже уход Шуры к дяде не мог испортить настроение. Он поцеловал руки молодой женщины с таким пылом, как будто только что встретил ее.

– Счастливого Рождества, дорогая.

Шура, улыбаясь, провела пальцами по его волосам:

– Спасибо, и тебе счастливого Рождества, любимый.

Это Рождество в Стамбуле было необычным. Белоэмигранты, которые нашли убежище в великом городе, наполнили церкви Святого Пантелеймона, Святого Андрея, Святого Илии. Они собирались на улицах Пера и молились Богу в мерцании свечей, распевая псалмы. Они взывали к Богу. Они молились за свою страну, за свои семьи, за возвращение, за своих любимых, которых они оставили.

Когда все хорошо, мало кто думает о том, чтобы обращаться к Богу. Может быть, кто-то просит о мелочах. Потерявшим все молиться легко – это происходит естественно, потому что они знают, чего они лишились и о чем просить.

В Рождество 1920 года среди всех мольб, взлетающих к Господу Всемогущему из церквей Стамбула, самыми горькими были мольбы Белой России.

В первую неделю 1921 года Шура и Валентина покинули трехэтажный дом Богаевского в Тарлабаши и переехали на съемную квартиру на улице Шашкин Баккал в Бейоглу. Квартира состояла из одной большой комнаты. Они отгородили часть занавесью, чтобы использовать ее как спальню. Другая часть служила одновременно гостиной и столовой. Здесь не было ничего, что они привыкли иметь дома, но это было то, что они могли себе позволить. Они часто видели, как люди, считающие свою принадлежность к аристократии вечным Божьим даром, поиск работы полагали ниже своего достоинства и заканчивали в нищете. Сестры не хотели такого исхода. Они были полны решимости пережить трудности и с помощью провидения справиться с ними.

Шура часто встречалась с Сеитом без ведома Валентины. Они старались не спрашивать друг друга о личных делах.

Константинидис, который дал Сеиту неделю на покупку прачечной, вернулся месяц спустя, и никто не знал, где он был. Он довольно погладил бороду, когда Сеит сказал ему, что принимает предложение. Сеит заплатил российскими рублями, отсчитывая банкноты ему в руку. Грек сложил их в портфель, потряс руку Сеита и ушел в Османский банк.