Потаенные места - Кэтрин Уэбб

– Я поговорила с миссис Шепард, живущей наверху, – пояснила Полли, – и та не возражает. Она все равно не пользуется лестницей. Выходит на улицу только тогда, когда мы ее выводим. Старушку каждый день посещает дочь, чтобы одеть, накормить и опорожнить ночной горшок, но, уверена, вы будете на ногах еще до ее появления. Единственный, кого нужно опасаться, – это домовладелец. Он приезжает за арендной платой каждый месяц, обычно в первый вторник, так что надо соблюдать осторожность. Он не должен вас видеть. Конечно, он вас не выставит, но захочет повысить плату за то, что вы здесь живете, вот и все.

– Спасибо, Пол, – поблагодарил Илай, бросая свой холщовый мешок на матрас.

– Сегодня я работаю в вечернюю смену, – продолжил Мэтью. – И дам знать приказчику, что ты здесь. Надеюсь, он велит привести тебя с собой утром. И помни: он имеет привычку досконально осматривать тех, кого берет на работу, будто покупает их на рынке, но не надо обращать на это внимания. Такой уж он человек.

– Аминь, – пробормотала Полли.

– Он любит строить из себя важного человека. Полебези перед ним маленько, подыграй, покажи, что он пуп земли, и работа будет твоя, Илай.

В ту ночь Клемми долго не могла уснуть. В коридоре стояла удушающая жара, и не было окна, чтобы впустить свежий воздух. Бетси почти каждый час просыпалась и плакала, а наверху беспрестанно кашляла миссис Шепард. Илай метался во сне, дергался и что-то бормотал. На улице время от времени раздавались шаги прохожих, и каждый раз Клемми тревожилась, задаваясь вопросом, кто это был и какие дела заставляют слоняться людей среди ночи. Их тени виднелись в щели под дверью. Она скучала по мягкому храпу Мэри, размеренному, как биение сердца, по крикам ночных птиц и по тихому журчанию реки. Ночь проходила за ночью, но легче не становилось. Ее иногда тошнило по утрам, но она не могла сказать, виной тому беременность или усталость от недостатка сна. Когда Полли отвела ее наверх, чтобы познакомить с миссис Шепард, Клемми и старуха смотрели друг на друга в одинаковом замешательстве. Миссис Шепард жила словно в клетке, которой являлась для нее железная кровать, слабое, сотрясаемое кашлем тело и засаленный кружевной чепец на голове, с которым она не расставалась до тех пор, пока дочь не меняла его на другой. Ее затуманенные глаза, быстро мигая, смотрели на мир, который она больше не понимала, и Клемми точно знала, что несчастная чувствует.

Илай уходил на рассвете вместе с Мэтью в паровозное депо. Он возвращался уставшим, все его тело ныло после разгрузки угля. Он тер покрасневшие и слезящиеся от попавшей в них пыли глаза, но был безмятежен – обычное состояние человека, говорил Мэтью, сделавшего дневную работу за справедливую плату. Мэтью трудился на шлифовальном станке, и ему платили немного больше, чем Илаю, чья работа заключалась в том, чтобы поддерживать огонь в печах, а также поднимать и двигать все, что нужно поднять или передвинуть. Полли проводила дни, медленно и осторожно перемещаясь между домом, рынком и водяной колонкой. Время от времени она останавливалась, чтобы схватиться за поясницу, вытереть пот с лица или перевести дыхание. «Помоги мне, Боже», – повторяла она снова и снова.

Это был постоянный рефрен, рожденный внутренним страхом. Бетси ходила за ней повсюду и сосала большой палец, прижимая к груди неуклюжую куклу, которую ей сшила мать. Клемми взяла на себя обязанность присматривать за девочкой, насколько это было в ее силах, – ставить на ноги, когда та падала, отбирать грязные вещи, прежде чем она успевала взять их в рот, менять описанные штанишки, – чтобы хоть чем-то помочь Полли. Клемми поднимала, наливала и приносила все, что требовалось, а также помогала готовить на всех ужин из тех скудных продуктов, которые Полли приносила с рынка. Пироги с румяными корочками, испеченные с лярдом, горох и ячмень, но в иные дни – только хлеб с сыром. Все деньги, заработанные Илаем, шли Мэтью и Полли за еду и жилье, но спрос, как говорится, превышал предложение. На девятый день пребывания Клемми в Суиндоне Полли внезапно взяла ее за руку, когда они сидели, чистя картошку, и улыбнулась.

– Не знаю, как я жила до твоего появления, Клем, – сказала она. – Похоже, я ни за что не соглашусь тебя отпустить.

Клемми, которой Полли нравилась, выдавила из себя улыбку, хотя теперь, по сути, ее жизнь являла собой бесконечное ожидание. Ожидание пробуждения от тревожного сна, в который она погрузилась, очутившись в наполненном суматохой городе с его людскими толпами и нависающими зданиями, с давкой и неприятными запахами, где было так мало зелени и спокойствия. Когда Клемми закрывала глаза, то уносилась обратно в Слотерфорд. К раздолью реки и холмов, к фабрике и родной ферме. Она вызывала в памяти спокойную атмосферу кабинета Алистера Хадли, где, стоя с закрытыми глазами спиной к окну, повторяла за ним, как могла, слоги, которые тот произносил, – трюк, который иногда, казалось, срабатывал, по крайней мере с наиболее легкими звуками. Клемми почти слышала журчание воды в желобе, ведущем к водяному колесу; ощущала запах бумаги и восточного шерстяного ковра на полу, масла для волос, которым пользовался Алистер, дорогой ткани его костюма. Как бы Клемми хотелось вновь все это испытать, но, едва она открывала глаза, ее вновь охватывал страх, стирая ее прошлую жизнь и не оставляя безопасных мест в настоящем. Никто не замечал, как она потихоньку уходила в себя. И даже если бы она могла говорить, то все равно молчала бы дни напролет. Она обнимала Бетси и играла с ней в разные игры – давала ее кукле попить чаю, заплетала шерстяные пряди, заменяющие той волосы, и старалась не обращать внимания на их тошнотворный запах. Она ждала возможности уйти. Ждала, когда Илай скажет: «Пойдем домой».

Но он этого не говорил. Он работал, ел, ходил вечерами в паб вместе с Мэтью и возвращался после того, как Клемми уже отчаивалась его дождаться. От него пахло пивом и табаком, он тыкался лицом ей в шею и в одно мгновение засыпал. Запах травы, земли и живых изгородей исчез – город наложил на Илая свою печать. Однажды вечером он заметил расстроенное лицо Клемми, когда они с Мэтью собрались уходить, и взял ее с собой в паб. Она старалась выглядеть довольной, но вокруг было шумно и душно, мужчины говорили слишком громко, как и женщины с красной помадой на зубах. Здания на улице, казалось, взбесились и поднимались все выше и выше – еще хуже, чем днем, – и Клемми чувствовала себя раздавленной. Она осталась на полчаса, ненавидя себя за это, а затем сжала руку Илая и потихоньку отправилась домой, к постели под лестницей.

– Тебе, верно, все это кажется странным, – сказала Полли однажды, когда заметила взгляд Клемми, устремленный на узкую полосу неба над улицей. – Конечно, ведь ты выросла на ферме. И Суиндон, знаешь ли, не очень большой город. Однажды я ездила в Бристоль. Клянусь Богом, вот это место. Вся жизнь сосредоточена там. Люди как… муравьи в муравейнике, снуют по порту взад и вперед. Ты не поймешь, пока сама не увидишь. И оттуда можно чувствовать запах моря. Ты когда-нибудь видела море? – (Клемми покачала головой.) – И я тоже, – задумчиво произнесла Полли. – Не могу его себе представить. Только знаю, что оно должно быть красивым. – Некоторое время она молчала, а Клемми изо всех сил пыталась представить место более густонаселенное и более шумное, чем Суиндон. – Клемми – какое красивое имя, – сказала Полли. – Уменьшительное от Клеменси, да? Или от Клементайн? – (Клемми покачала головой. У нее было другое имя, но она не могла об этом рассказать.) – Очень миленькое. Пожалуй, если кто-то из них будет девочкой, назову ее Клеменси. – И с этими словами она погладила себя по животу.