Королевский генерал - Дафна дю Морье

– Я почти решился, – сказал он мне на третий день, когда мы сидели с ним вместе, – оставить Менебилли на твое попечение и отправиться в Матеркомб.

– Я не стану болтать об этом, если ты так поступишь, – сказала я ему.

– Мне не нравится, что я иду против воли отца, – признался он, – но я уже больше шести месяцев не видел Джоан и детей, к тому же к нам сюда не доходят вести о том, что творится в стране. Известно лишь, что снова начинается война. В таких отдаленных местах, как Уэльс и восточные графства, идет борьба. Скажу тебе, Онор, мне тошно от бездействия. Еще немного – и я оседлаю коня и поскачу в Уэльс.

– Что за нужда скакать в Уэльс, когда наверняка будет восстание в твоем собственном графстве, – сказала я спокойно.

Он бросил взгляд на полуприкрытую дверь. Странное инстинктивное движение, к тому же ненужное, поскольку мы могли полностью положиться на тех нескольких слуг, что оставались с нами. Однако с тех пор, как нами управлял парламент, этот жест вошел у нас в привычку.

– Ты что-то слышала? – спросил он осторожно. – Я имею в виду верные сведения, а не досужие вымыслы.

– Только то, что слышал ты сам, – ответила я.

– Я подумал, что, может, сэр Ричард… – начал было он, но я покачала головой.

– С прошлого года ходят слухи, что он скрывается где-то в графстве, – сказала я. – Но у меня не было от него вестей.

Он вздохнул и снова бросил взгляд на дверь.

– Знать бы точно, как поступить, – сказал он. – Если бы здесь произошло восстание, а я бы остался в стороне, то это выглядело бы так, будто я не проявил верности королю, и тогда каким бесчестием это легло бы на имя Рашли.

– Если бы здесь произошло восстание и потерпело неудачу, – сказала я, – то какими бы сырыми показались тебе стены твоей тюрьмы и как неуютно чувствовала бы себя твоя голова у тебя на плечах.

Он улыбнулся, несмотря на всю свою серьезность.

– Послушать женщину – значит охладить свой пыл, – сказал он.

– Послушать женщину, – возразила я, – значит выставить войну вон из дома.

– Так, значит, ты хочешь еще неизвестно сколько сидеть под игом парламента? – спросил он.

– Это не так. Но плюньте им в лицо раньше, чем подойдет срок, и мы навечно окажемся под их игом.

Тут он, взъерошив волосы, снова вздохнул. Было видно, что его обуревают сомнения.

– Устрой самому себе отпуск, – сказала я. – Поезжай в Матеркомб. Тебе нужна жена, а не восстание. Но предупреждаю тебя, как только ты окажешься в Девоне, тебе, возможно, будет не так просто вернуться оттуда домой.

В последние недели это предупреждение звучало часто. У тех, кто, получив разрешение от местных парламентских чиновников, отправлялся по своим законным делам в Девон или Сомерсет, много времени уходило на то, чтобы получить разрешение пуститься в обратный путь: их много раз проверяли и допрашивали, после чего нередко подвергали досмотру, ища документы или оружие, и порой им случалось провести ночь, а часто и не одну, под арестом. Не только до нас – побежденных – доходили слухи…

В ту пору шерифом Корнуолла был Томас Херл из Придо, живший неподалеку от Сент-Блейзи, и хотя он твердо стоял за парламент, но слыл человеком справедливым и порядочным. Из уважения к моему зятю он сделал все, что было в его силах, чтобы как-то уменьшить размер непосильного штрафа, наложенного на поместье Рашли, но Уайтхолл был слишком могуществен, и его местных полномочий не хватило для этого. Именно он по доброте душевной и дал разрешение Джону Рашли навестить жену в Матеркомбе в Девоне. Вот так и получилось, что в ту роковую весну из всего нашего семейства в Менебилли осталась одна я. Женщина, к тому же еще и калека, – маловероятно, что она стала бы одна-одинешенька вынашивать планы кровавого восстания. Рашли сдержали данную ими клятву. Менебилли был теперь вне подозрений. И в то время, как в Фое и в других портах на побережье усилили гарнизоны, а в городах и в деревнях были расквартированы дополнительные отряды, наш крохотный перешеек, казалось, пребывал в полном покое. На Гриббенском холме паслись овцы. Коровы щипали на выгоне молодые побеги. Пшеница была засеяна на восемнадцати акрах. И над крышей Менебилли поднимался лишь один дымок – из моей каминной трубы. Даже дом управляющего был пуст, поскольку старый Джон Лангдон покинул этот мир, и место управляющего, на котором приходилось несладко из-за тяжкого бремени, лежавшего на имении, оставалось свободным. Его ключи, когда-то столь важные и таинственные, хранились теперь у меня, а летний домик, бывший чем-то священным для моего зятя, стал моим привычным пристанищем в послеполуденные часы, в дни, когда дул сильный ветер, мешавший прогулкам. У меня не было желания заглядывать в бумаги Рашли. Большую часть книг вынесли; их сложили в доме, а часть запаковали и отправили Джонатану в Лондон. Письменный стол был гол и пуст. Со стен свисала паутина. На потолке выступили зеленоватые пятна плесени. Но под разорванной циновкой на полу по-прежнему скрывалась каменная плита с железным кольцом… Однажды я увидела, как из угла вылезла крыса, какое-то время она разглядывала меня своими немигающими глазами-бусинками. Большой черный паук плел паутину на разбитом восточном окне, а за карниз уцепился усиком поднимавшийся от земли плющ. «Еще несколько лет, – подумала я, – и Природа окончательно расправится со всем этим. Каменные стены летнего домика начнут крошиться, сквозь пол прорастет крапива, и никто не вспомнит ни о каменной плите с железным кольцом, ни о ведущих вниз ступеньках, ни о подземном, покрытом плесенью туннеле. Что ж, он сослужил свою службу. Те дни уже не вернутся».

В один из мартовских дней я смотрела из окна на море. На мгновенье на бледную рябь водной поверхности за Придмутом пала тень. Часы на башне пробили четыре. Мэтти отправилась в Фой и должна была вот-вот вернуться. Я услышала шум шагов на тропинке за вымощенной дорогой и, решив, что это возвращается домой один из работников, который, быть может, несет мне в дом письмо, окликнула его. Шаги затихли, но в ответ не раздалось ни слова.

Я снова позвала и на сей раз услышала шуршание в подлеске. Быть может, это крадется мой приятель лис? Затем я увидела, как чья-то рука ухватилась снаружи за подоконник и застыла так на мгновенье: очевидно, кто-то пытался найти опору для ног. Но стены летнего домика были гладкими и опереться было не на что, так что через секунду рука соскользнула и пропала.

Кто-то шпионил за мной… Если одному из тех сующих повсюду свой нос агентов парламента, что проводят свои дни, запугивая простой народ, захотелось сыграть в ту же игру и со мной, то я преподам ему хороший урок.

– Если кто-то желает говорить с мистером Рашли, то его нет дома, – сказала я громко. – В Менебилли, кроме меня, никого нет. Госпожа Харрис к вашим услугам.

Я ждала, не сводя глаз с окна, затем упавшая на мое правое плечо тень подсказала мне, что кто-то стоит в дверях. Подталкивая колеса руками, я мгновенно развернулась в кресле и увидела в дверном проеме силуэт невысокого худощавого мужчины. Одет он был просто: темное платье, наподобие тех, что носят лондонские клерки, надвинутая на лоб шляпа. Он стоял и смотрел на меня, положив руку на дверную перемычку.