Душа-потемки - Татьяна Степанова

Ничего не изменилось, только плоть распалась и стала водой и глиной.

Но для экспертизы ДНК и это не помеха. Катя читала заключение экспертов: по проведенным исследованиям было установлено родственное тождество образцов. Образцы для сравнения брались как у Евы Комаровской, так и у ее племянника Феликса.

Матвей Маньковский… и мертвец, обнаруженный в овраге с водой, приходился им кровным родственником.

Но там, на месте во время следственного эксперимента, Ева Комаровская так и не рассказала им, что же произошло тут в глубине парка тридцать лет назад. Только заглянула на дно оврага.

Никаких желтых листьев… зеленая сочная листва…

Рядом обнаружились руины кирпичной екатерининской беседки… Кругом до сих пор валялся битый кирпич… Несколько камней водолазы подняли и со дна ямы-могилы.

Все это Катя вспомнила, пока Елистратов выдерживал короткую паузу, подыскивая слова.

– Не лежит у меня сердце к этому Феликсу, – произнес он медленно. – Вроде здорово помог нам… Но она же все-таки его тетка, растила его все эти годы, как мать… Она самый близкий ему человек, хотя и чудовище, может, сумасшедшая, с травмированной с самого детства психикой – это экспертиза и суд разберут, но она его родная кровь… А он ее сдал, ради того, чтобы прослыть экстрасенсом… Я и правда не знаю, как к ним относиться – к родственникам, которые догадываются… когда они догадываются обо всем и доносят, сдают…

– Это не донос, – запротестовала Катя.

– Свидетельские показания, знаковый поступок… назовите это как угодно, но она… пусть она чудовище, убийца, имитатор, но она его растила – этого мальчишку… и в какой-то мере все, что случилось там, в универмаге, в тот первый вечер между нею и Ксенией Зайцевой, произошло в том числе и из-за него… Та квартира, с которой ее Зайцева так обманула, предназначалась для Феликса.

На этот вопрос в долгих допросах как раз удалось добиться вполне исчерпывающего ответа. Катя читала все эти допросы. Ева Комаровская очень обстоятельно рассказывала о том, как в тот самый вечер после памятного скандала в следственном кабинете областного Главка она отправилась на Александровскую улицу к своей знакомой Искре Тимофеевне Сорокиной. Но случайно увидела Ксению Зайцеву, выходившую из такси возле Замоскворецкого универмага.

Следом за Зайцевой, позабыв обо всем, она зашла в магазин. Потом, выждав, пока та закончит осмотр товаров в парфюмерном отделе, она поднялась на второй этаж в отдел постельного белья. И когда на глаза попался тот шнур от портьеры…

– Она набросилась на Зайцеву сзади и задушила ее, затащила в подсобку у черной лестницы, – это рассказывал Елистратов, цитируя протоколы допросов. – Мгновенный импульс… она ее ненавидела люто – Зайцева отняла у нее надежду на новую квартиру, украла деньги… Мы тут снова беседовали с Искрой Сорокиной, так вот она повторила, что подобный эпизод с квартирой – не первый в жизни Комаровской. Квартира ее бабки Августы Маньковской тоже предназначалась ей, та хотела ее туда прописать, но не успела. Он ведь убил ее – Матвей Маньковский, и тринадцатилетняя Ева при этом присутствовала… И только потом, по прошествии лет, Комаровская поняла, чего же она лишилась…

И вот снова повторилось – потеря квартиры, потеря денег, крушение надежд, а виной всему – Ксения Зайцева, и там, в универмаге, в отделе постельного белья Комаровская в слепой ярости накинула ей на шею петлю из шнура. И лишь после… когда пелена рассеялась, она поняла, что натворила… здесь, в этом же самом универмаге… И вспомнила все то, что случилось с ней в детстве.

Замирая, она сидела в подсобке рядом с трупом и ждала каждую секунду, что ее обнаружат, поймают, но персонал ушел, универмаг закрыли, и она осталась одна. По ее показаниям, первое, что она сделала, – бросилась вниз к дверям. Но поняла, что не сможет разбить витрину и запертые двери никогда не откроет, и тогда она вспомнила про лифт в стене… про лифт и зеркало наверху на площадке.

Матвей Маньковский узнал об этом лифте и о проходе через бомбоубежище от Августы Маньковской. Старуха хвасталась, что и сама часто таким вот путем попадала в универмаг, в спецсекцию для избранных, а маршал Хвостов поднимался к ней в квартиру этим же самым ходом, приезжая на машине по подземному туннелю спецзоны.

Матвей Маньковский пользовался этим ходом, чтобы проникать в универмаг для краж. Из тринадцатилетней Евы, влюбленной в него, он тоже сделал воровку, свою помощницу. А потом и любовницу. Он все показал ей и брал ее с собой.

И когда, в страхе мечась по универмагу, не зная, что делать с трупом Зайцевой, как выбраться, она внезапно вспомнила об этом пути отхода, когда бросилась к зеркалу и убедилась, что эта дверь все еще легко открывается и подъемник работает, она…

Катя тут вспоминала, как полковник Елистратов в этом месте умолкал, опять словно подбирая максимально точные слова.

– Имитатор… классический, хотя и редкий случай серийника… О прошедших преступлениях имитатор знает во всех деталях, и это становится наваждением, это захватывает воображение… Но повторить все порой не хватает смелости, нужен толчок, внешнее потрясение… И обычно все это связано как раз с первой жертвой… Как и в нашем случае – личный контакт… Обман с квартирой, ненависть… Когда Комаровская увидела, что тайный ход в универмаг все еще действует, она успокоилась… И… кто разберется в их психике… на какое-то время она вновь превратилась в ту тринадцатилетнюю девочку, уже совершавшую убийства и слушавшую кровавые сказки Маньковского, который делился рассказами о содеянном только с ней.

Елистратов выстраивал классическую модель, но Катя… ей все время казалось… вот и сейчас…

– Так она хочет меня видеть? – спросила она.

– Да, настаивает, – Елистратов кивнул. – Думаю, это было бы полезно… в плане дальнейшей конкретизации фактов… Но сначала я хотел бы вам показать один любопытный вещдок.

И он достал из сейфа пластиковый пакет, а в нем Катя увидела перстень – чудесной работы с крупным изумрудом, окруженным бриллиантами.

– Изъят нами при обыске квартиры Комаровской, она его в своем диване прятала. Мы предъявили это свидетельнице Сорокиной, и она опознала в нем кольцо, некогда принадлежавшее Августе Маньковской. Тогда, в марте восьмидесятого, когда Маньковский на глазах Евы задушил старуху, он сломал ей палец, потому что никак не мог снять это кольцо. А когда снял, подарил Еве, это стало у них чем-то вроде обручения.

Серая мгла, ненастье за окном…

Оттепель, март, дождь барабанит по стеклам…

В огромной квартире бельэтажа с высоким лепным потолком, репетиционным залом, зеркалом во всю стену и балетным станком – полумрак.

Они одни в квартире.

Спальня с широкой постелью, шелковое стеганое одеяло…

Рыжая девочка подходит к зеркалу и смотрится в него, берет красную губную помаду с туалетного столика и неумело и жадно малюет губы, чтобы казаться взрослей и желанней…