Ресторан "Березка" - Евгений Попов

Нет, определенно мой дедушка был священником.

Третий вопрос. Зачем я ворошу прошлое? Ответ: интересно.

Эх, дедушка Евгений, дедушка Евгений!.. Жаль, что он так рано ушел из этой жизни в другую. Если бы он клал свою пахнущую ладаном руку на мою детскую голову, я, возможно, вырос бы совсем другим, более нравственным человеком. И в церкви – столь дивно хорошо было бы мне! Я бы понимал все, что там происходит: смысл икон, скороговорку текста, мизансцены обряда. А так у меня получается, что Бог-то есть, а церкви нету... Ну и ладно! В карете прошлого, как говорится, фиг куда уедешь...

Сегодня я был лишен возможности писать к тебе, Ферфичкин, потому что жизнь навалилась: вновь отказали. Вчера я встретил одного, практически главного редактора, пахнущего французскими духами и русскими туманами, в кожаном пальто монгольского производства, на улице Герцена близ машины «Вольво», и он сам меня спросил, чуть-чуть даже это так слегка раздраженно: как ваши дела, а услышав, что я не знаю, велел мне обратиться в отдел, где какая-то Татьяна Герасимовна, дама лет сорока с цэдээловской внешностью, сказала, что «мой материал» вынуждена мне возвратить, ибо «тематически он не устраивает наш журнал», и это несмотря на то, что я слово «падла» заменил на «дрянь» и «сука» на «чертовка». А ведь ласкали меня когда-то, Ферфичкин. Всюду ласкали, да редко где печатали. «Ну и пусть, кому же хуже», – подумал я, глядя на Татьяну Герасимовну, но сам изрядно расстроился. Обидно, Ферфичкин, руки дрожат...

Я лучше продекларирую, Ферфичкин: суть моих посланий к тебе заключается в том, что я хочу перескочить из привычного мне мира краткой угрюмой прозы в свободное пространство расплывчатости, болтовни, необязательности, воли. Прочь корпение над словами и тщательный подбор их!.. Плевать на так называемое мастерство! Ты знаешь, что я никогда не кормился за счет своих сочинений, но дело даже не в этом: пусть реальность противостоит безумию, а то ведь можно окончательно в пучину погрузиться, как это недавно было со мной, когда я оказался один на один с миром в ночном сентябрьском море на границе Абхазии и РСФСР. Ты входишь в нечто, и луны нет, и впереди нечто, и слева, и справа, и сзади, и вверху, и внизу – везде. И ты забываешь, кто ты есть, и что, и зачем, и где, и когда – безумная тоска гонит тебя на сушу, приближение тусклых ночных огоньков которой вновь возвращает тебя в реальность, выхода из которой нет. И не следует бормотать: «Прочь отчаяние», ибо отчаяние нереально. Существовать в отчаянии – в одинокое Черное море заплыть близ реки Псоу на границе Абхазии и РСФСР.

Ладно. Прости этот незначительный экскурс в частную реальную жизнь, сей краткий миг слабости, делячества, паралитературы, ибо я уже собрался и снова возвращаюсь к исходному, вновь еду в поезде, размышляя о копилках и родственниках. Итак, я продолжаю, Ферфичкин.

ГИПОТЕТИЧЕСКИЙ ПРА...

АНАТОЛИЙ?

ЕВГЕНИЙ?

Меня зовут Евгением. Моего отца звали Анатолием. Деда – Евгением. Прадеда – Анатолием. Про него я уже совсем ничего не знаю, кроме того, что и он был священником, как дед Евгений. Гипотетический пра... был, наверное, тоже Евгением. Или Анатолием. Пра... теряется, как пловец в одиноком море. Услышав, что один из пра... был женат на тунгуске, ясашной татарке, я понял, откуда это генетическое, переданное по отцовской линии: расхристанность бытового поведения и толерантность к спиртным напиткам, дающая возможность пить долго и не спиваясь, пьянея то от малых, то от больших доз в зависимости от личного настроения в период пьянки. И это не мелочь, это очень важно! В нашем деле мелочей нет! Русский и водка – это очень важная тема, да только кто теперь русский и что теперь водка?

Послушаем лучше Карамзина, Ферфичкин:

«Целый день продолжалась битва, уже последняя для Кучюма: его брат и сын, Илипен и Кан Царевич, 6 князей, 10 мурз, 150 лучших воинов пали от стрельбы наших, которые около вечера вытеснили татар из укрепления, прижали к реке, утопили их более ста и взяли в плен 50 пленников; не многие спаслись на судах в темноте ночи. Так Воейков отомстил Кучюму за гибель Ермака неосторожного! Восемь жен, пять сыновей и восемь дочерей Ханских, пять Князей и немало богатства осталось в руках победителя. Не зная о судьбе Кучюма и думая, что он, подобно Ермаку, утонул во глубине реки, Воейков не разсудил за благо итти далее: сжег, чего не мог взять с собой, и с знатными своими пленниками возвратился в Тару, донес и Борису, что в Сибири уж нет иного Царя, кроме Российского. Но Кучюм еще жил...»

Но Кучюм еще жил, когда мой гипотетический пра... устрашившийся, что Воейков «...велел побить и перевешать всех татар пленников, кроме знатных», обратил свой кровавый взор к небу и стал миссионером, имея в спутницах ту раскосую, юную, красивую, отец и братья которой полегли под сильным напором исторического прогресса. Эх, пра... Евгений, эх, пра... Анатолий! Зачем я ничего не знаю о них, зачем они, подобно мне, не оставили посланий какому-нибудь своему Ферфичкину? Глядишь, на протяжении 4 веков наше семейное мужское сознание что-нибудь такое и выработало бы для человечества, некую мистическую формулу Счастья. А так из-за нашей лености и косности погибнет-таки мир, и мы вместе с ним. Ведь и на самом деле: рвутся снаряды, трещат пулеметы, самолеты летят, ракеты на старте, надо поскорее и побольше чего-нибудь написать, а то вон:

«Нарастающее расточительство материальных ресурсов в военной сфере, огромные масштабы потребления там энергии, горючего и других весьма нужных для созидательной деятельности общества материалов приводят к тому, что гонка вооружений становится все более ощутимым тормозом социального прогресса».

«Правда», 17.01.1982 года

Вот... Полюбуйся, Ферфичкин, как все устроено. Стоило мне отойти от стола и включиться в мышиную беготню жизни по добыванию денежных средств на существование, как я уже 3 дня ничего тебе не пишу. Да и сейчас, сделав лишь формальную отписку, чтоб душа не зудела, отправлюсь на именины – юбилей своего дорогого 50-летнего товарища Н., чем и заняты в данную секунду все мои мысли: что я ему скажу, что он мне ответит, кто еще будет на этом юбилее, брать ли бутылку. Столько проблем!.. А я... что я? Я постараюсь не напиться и уж завтра непременно двинусь дальше, то есть начну рассказывать тебе про бабушек Мариш, ту и другую. Про бабу Маришу отцовскую, Марину Степановну, бывшую попадью и ярую антисталинистку. И про бабу Маришу мамину, просто бабу Маришу, набожную бывшую крестьянку, поселившуюся в городе К., где ее муж деда Саша построил Лесотехнический институт. Там же я где-нибудь вставлю, как я крал у соседки тети Фени березовые дрова и в 15 лет страшно разбогател, связавшись с макулатурщиком из палатки, расположенной на улице Маркина, хоть и опасаюсь, что эти сообщения подмажут черной краской мой светлый облик, и я предстану перед тобой, Ферфичкин, в роли изначально мелкого мошенника и вырожденца, что явится искажением ретроспективы и клеветой на образ твоего современника, то есть меня, потому что если я и есть мошенник, то мошенник я крупный и совершенно не вырожденец.