Костяные корабли - Р. Дж. Баркер

– Он контролирует погоду, – тихо сказала Миас. – И летит по морю в точности как мы.

Вихрезмей снова затрубил, разорвав магию момента.

«Дитя приливов» проснулся, и воздух вновь наполнился обычным шумом.

– Возвращаемся к работе! – крикнула Миас. – Можно подумать, вы никогда прежде не видели кейшана. – По палубе прокатилась волна смеха, настроение у команды заметно улучшилось. – Я не потерплю лентяев на своем корабле. – Она заняла свое место у позвонков. – Я буду работать с вами.

– Я должен спуститься вниз, чтобы накормить и напоить ветрогона, – сказал Джорон.

– Хорошо, – сказала Миас. – И возвращайся сюда. Мы будем держаться рядом с аракисианом восемь оборотов песочных часов, потом отправимся на остров Арканнис.

Джорон спустился на нижнюю палубу, стараясь не задеть головой о костяные переборки и направляясь к каюте ветрогона. Возле двери он остановился. У порога лежали какие-то вещи, и он наклонился, чтобы их поднять. В последнее время такое случалось часто. Хотя команда никогда не пыталась говорить с ветрогоном, никогда не спрашивала о том, каково его состояние, и не выдавала своего интереса к говорящему-с-ветром, они понимали, что это особенное существо, и так демонстрировали свое уважение – дарили покрытые резьбой кости, раскрашенные камни, необычные ракушки и другие мелкие предметы. Большинство имело ценность только для их владельцев, но они расставались с ними добровольно, одновременно обращаясь с тихой молитвой к Морской Старухе, чтобы она помогла говорящему-с-ветром выздороветь.

Джорон вошел в каюту. Прежде чем покормить ветрогона, он добавил новые подарки к постоянно увеличивавшейся коллекции в углу каюты. Затем, сам не зная почему так поступает, открыл маленькое окошко, чтобы впустить внутрь свежий воздух, сразу стало холоднее, но это позволило ему увидеть гигантскую голову аракисиана. Один сияющий глаз, казалось, заглянул внутрь, и жар ударил в лицо Джорону, заставив его отвернуться.

Неужели ветрогон пошевелился?

Джорон был уверен, что, когда он вошел, существо лежало, сжавшись в комок, но сейчас его голова повернулась в сторону открытого люка. Джорон смотрел на ветрогона и ждал, рассчитывая, что он шевельнется еще раз, клюв откроется и произнесет его имя.

Джо-рон Твай-нер.

Но этого не случилось. Тем не менее, когда он собрался покормить и напоить говорящего-с-ветром, Джорон сел рядом, чтобы ветрогон мог смотреть в сторону распахнутого люка, пока он понемногу наливал воду в клюв и укладывал туда маленькие кусочки сушеной рыбы. И все время ждал хотя бы слабого намека на то, что ветрогон еще жив. Ничего не происходило. Закончив, Джорон уложил его обратно в гнездо из тряпок, которое он себе сделал до того, как у него случилась ветрохворь, устроив так, чтобы его голова была направлена в сторону окна и огромного глаза аракисиана, заглядывавшего в каюту. Затем Джорон занялся плетением корзины из веревок, которые он раздобыл в разных частях корабля, чтобы нести в ней ветрогона, когда они высадятся на острове Арканнис.

Джорон получал определенное удовольствие, когда делал корзину, вспоминая, как они с отцом во времена его детства плели сети. Тогда он испытывал отвращение к этой работе, но сейчас изысканный танец иглы, вниз и вокруг, вверх и снова вниз, позволял ему погрузиться в прошлое. Вниз и вокруг, Джорон. Скиир преследует кивелли вокруг хребта. Делай все с любовью, делай тщательно, ведь это наше средство к существованию.

На миг Джорон перестал быть хранителем палубы военного корабля, человеком, приговоренным к смерти, которому постоянно угрожала опасность. Он не думал о шипах и крючках на корпусе «Дитя приливов», и о курновах, рассекающих плоть, и волнах, окрашенных кровью. Он не думал о страхе, сидевшем у него внутри во время сражений, и еще более сильной тревоге – вдруг остальные поймут, что он трус, – не дрожал, когда воображение рисовало ему, как лезвие входит в тело, и его кровь вольется в бесконечный поток между Ста и Суровыми островами. Он просто существовал в это мгновение, и тяжелая игла, тащившая веревку вокруг и дальше, создавала из обрывков и мусора корзину, которую он мысленно себе представил. Джорон снова стал мальчишкой и мог вообразить, что вот он поднимется на палубу и найдет у руля отца, продолжавшего охранять сына.

Но сейчас он находился в каюте ветрогона, которого, как ему казалось, никогда не сможет понять, в окно на него смотрело такое огромное существо, что он с трудом мог осмыслить то, что видит, и ему предстояло убивать ненавистных ему людей или самому быть убитым. Джорон взглянул на говорящего-с-ветром. Маска, скрывавшая слепые глаза, соскользнула, совсем немного, с ближней к нему стороны, открыв круглые серые перья вокруг глаза и розовое веко с длинными густыми ресницами.

Джорон положил веревочную корзину и подошел к ветрогону. Он решил, что неправильно оставлять его глаз открытым, ведь Джорон знал, как существо сердилось, когда с маской что-то случалось. Прежде он никогда не пытался понять причину. Может быть, они считали свои невидящие глаза священными или чем-то постыдным? Может быть, просто не хотели, чтобы другие видели их уродство? Джорону доводилось встречать слепых людей, но он никогда не задумывался о ветрогонах. Неужели им действительно выкалывают глаза при рождении? Теперь, когда существо находилось рядом, у Джорона не появилось такого впечатления; нет, ему казалось, что под веками не скрывается пустота. Возможно, их лишали зрения каким-то другим способом? А хотел ли он знать, что люди делают с ветрогонами?

Он не был в этом уверен. Джорон содрогнулся, и его разумом завладело старое, почти забытое воспоминание.

Горный хребет на острове, где вариск и джион давно умерли, и осталась лишь голая скала. Серое небо превратилось в воронку гнева Северного Шторма. Глаз Скирит казался тусклым серебряным диском. На хребте он видел силуэт женщины с палкой в руке, она вела ветрогонов от глинодвора. Они шли, склонив головы, их одежды развевались на ветру, они с трудом переставляли ноги, позвякивали сковывавшие их цепи – черная, соединявшая диковинных существ линия, – и этот звон таил в себе предостережение.

– Не смотри, сын.

Рука отца, грубая и теплая на его шее, и он отводит взгляд от скованных говорящих-с-ветром к волнам, что вздымались и падали, разбиваясь о береговые скалы, которые удерживали в плену корабли, стоявшие в гавани, так же верно, как цепь ветрогонов.

Джорон заморгал. Тряхнул головой, чтобы избавиться от воспоминаний. Быть может, они поступают неправильно? Ветрогоны являлись даром богоптицы Матери, частью жизни, и их судьба была предопределена, как судьба изгоев дарнов.

Возможно, это неправильно?

Что, если так?

Джорон протянул руку, чтобы поправить маску.

Глаз ветрогона открылся, и Джорон едва не отпрыгнул назад. Под веком оказался такой же белый и горячий глаз, как у аракисиана, который рассекал воду рядом с «Дитя приливов». А затем, точно спираль на вращающейся вершине, из адского огня появился зрачок.