Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис

На этом мечтания юноши окончились. Громко рассмеявшись, он произнёс:

– Какой я дурак! Всё было бы хорошо и красиво, только если бы я видел это сам. А то ведь представляю всё так, словно ещё живой, и сам вижу себя, погибшего славной смертью!

Златогривый слегка повернулся и посмотрел на городские дома, что темнели на снегу под звёздным небом зимнего утра. Они действительно казались тёмными и серыми, разве что то тут, то там недогоревший священный огонь очага озарял красным светом окна, да где-нибудь мелькал белый огонёк свечи, зажжённой рано поднявшимся домочадцем. Всё казалось бездвижным. До юноши не доносилось ни звука, только крики петухов, приглушённые стенами, да глухие звуки из коровника.

Юноша постоял ещё немного. Мысли его блуждали, но вот он услышал приближавшиеся по дороге шаги. Он повернулся в ту сторону, откуда шёл звук, и увидел старика Камнеликого. Тот уже заметил юношу и направился к нему, надеясь поговорить с ним наедине. Златогривый дружелюбно поприветствовал его, хотя, по чести сказать, был не очень-то рад этой встрече, так как догадывался, что названый отец будет долго и много говорить, удерживая его от прогулок в лес. Такие разговоры были неприятны юноше, но всё же он приветливо обратился к Камнеликому:

– Похоже, отец, небо на востоке уже светлеет. Скоро займётся заря.

– Похоже, – согласился Камнеликий.

– Думаю, рассветёт через час, – добавил Божественноликий.

– Примерно, – согласился Камнеликий.

– Хороший день после священного времени, – продолжил юноша.

– Хороший, – кивнул Камнеликий, – а что ты собираешься делать в такой хороший день? Пойдёшь в лес?

– Возможно, отец, – кивнул в ответ Златогривый. – Ликородный и некоторые ребята говорят, что видели лосей в холмах, что могли застрять в заносах. Если охотники пойдут на охоту, я составлю им компанию.

– Увы, сын, – ответил ему Камнеликий, – ты ищешь другого зверя, не лосей. Ты можешь набрести там на тех, кого, подобно лосям, не задержат снежные заносы, но кто легко может ходить куда угодно по любым сугробам.

– Отец, – сказал Златогривый, – не пугай меня. Я либо не пойду в лес, либо, если пойду на охоту, буду вместе с другими охотниками. Уж если ты пришёл сюда, то расскажи мне больше о лесе, ведь твои рассказы правдивы.

– Верно, это правдивые истории о дурных вещах, какие часто случаются в этом мире! Слушай же! Если ты считаешь, что зимой, когда выпало много снега, ты вернее найдёшь, что ищешь, то ты ошибаешься. Зима не влияет на тех существ, что подстерегают в диком лесу тела и души могучих воинов. И даже в священные дни они обычно выходят во всеоружии в поисках битвы. Я видел одного такого в прошедшие времена. Снег тогда был глубок, а ветер суров. Лесной дух предстал мне в образе женщины в одеянии, подобном тому, что было на Наречённой в прошедшую ночь. Она, в одежде из тонкой ткани, ступала по снегу там, где едва ли прошёл бы искусный лыжник. Такой она явилась мне. Ледяной ветер развевал её одежды и трепал выбившиеся из-под венка волосы на её голове. Она была свежа и прекрасна, словно стояла середина лета. Она ушла вверх по склону холма – это было самое прекрасное, что только можно увидеть, и сделала мне знак, чтобы я следовал за ней – я, крепкий сердцем воин. И я последовал, и от нашей встречи родилась печаль, но не она, а я вынашивал её. Она же была всегда весёлой и милой, такая она и сейчас, ибо она из тех, кто живёт долго. Я знаю, что и ты видел кого-то из них!

– Расскажи мне ещё, названый отец! – попросил Златогривый. – И не бойся за меня!

– Увы, сын, пусть у тебя не будет таких историй, которые ты сможешь рассказать молодым, когда станешь стариком. Но слушай же! Мы сидели вместе в зале, и третьего не было между нами. Мне казалось, что птицы пели и цветы цвели, источая прекрасный аромат, хотя и была середина зимы. На голове её был венок из роз, на столе лежал виноград, мы ели свежие гладкие летние яблоки. Когда же это было, спросишь ты. Давно уже. Что же это был за чертог, спросишь ты, в котором мы пировали? Я не знаю, стоял ли он на земле или под землёй, или же на облаках. Но наутро лишь пустой лес да снежные сугробы окружали одинокого странника, поднявшегося с земли, да крепкий ветер шумел ветвями деревьев. Воин этот странствовал по лесу, по холмам и высоким горам, он поднимался всё выше и выше, к краям ледяной реки и зелёным пещерам ледяных холмов. Он странствовал весной, летом, осенью и зимой. Сердце его было пусто, а страсть становилась всё яростнее и никак не могла насытиться. Он был в странных местах, видел много бесчеловечного зла, дурных колдуний, меняющих свой уродливый облик. Он страдал от голода, жажды, ранений и лихорадок, он видел многое, но больше никогда не видел ни ту прекрасную женщину, ни тот чудесный пиршественный чертог.

Да здравствует и процветает род Лика, и да множатся в нём доблестные воины! И да здравствуют и процветают прекрасные женщины, которых они берут в жёны из доблестного и славного рода Вола!

– И я скажу, да здравствуют, – спокойно произнёс Златогривый. – Но давай же теперь вернёмся обратно, ибо уже и в самом деле наступило утро, и родичи, должно быть, начали просыпаться.

Вдвоём они повернули к мосту. Камнеликий, относящийся к юноше, как к сыну, рассказывал ему множество мудрых историй о жизни вождя, о возглашении судеб и о сборах на битву. Обо всём этом Божественноликий, казалось, охотно слушал, но на самом деле, он ничего не слышал. Глаза его видели только заснеженные дикие места да красавицу на снегу – такую, какой её описал Камнеликий.

Войдя в дом, старик и юноша увидели, что огонь в очаге уже погасили, спящих на полу разбудили и все уже были на ногах. Старик сел у очага, а Златогривый принёс дрова и воду, подмёл зал и принялся за прочую работу, обычную для раннего утра. Ликородный и ещё один юноша с несколькими воинами снарядились в путь. В зал вышел Старейшина и любезно поприветствовал всех. Накрыли столы, и люди сели завтракать. Снаружи всё светлело, и прежде ещё, чем окончательно рассвело, с завтраком было покончено. Мороз стоял крепкий, и день обещал быть погожим.

Затем охотники, а с ними и те, кто хорошо знал горы, обступили очаг и начали обсуждать охоту на лося. Трое из них, лучше других знавших леса и долины вплоть до самых ледовых рек, утверждали, что для желающих поохотиться на лося нет времени лучше, чем это. На том они и порешили, сказав, что выходить надо не мешкая, чтобы как можно больше успеть за короткий зимний день. Все разошлись по своим местам, а кто-то вышел из бражного зала, чтобы зайти в свои родовые дома за оружием. Божественноликий тоже прошёл к своей кровати, встал у сундука, открыл его и достал тонкой работы кольчугу, выкованную для него отцом. Юноша и сам считался умелым кузнецом, но до отца ему было ещё очень далеко. Отец считался лучшим мастером Дола в то время, и чужеземные купцы давали ему за кольчуги и шлема столько, сколько он просил, правда, он редко продавал их. Итак, Божественноликий надел на котту кольчугу, а поверх кольчуги, полностью скрыв её, набросил на случай дурной погоды плащ. У бедра юноша пристроил боевой меч, через плечо перебросил колчан, в руку взял лук. Впрочем, Камнеликий был прав – не охота на лосей влекла его на этот раз в лес. Как бы то ни было, он, захватив с собой лыжи, вышел из дома и направился к городским воротам. Там уже собрался целый отряд из двадцати трёх человек. Златогривый был двадцать четвёртым. У каждого были лыжи, лук с колчаном стрел и ещё какое-нибудь оружие – подходящий короткий меч, охотничий нож или топор.