Хлебушко-батюшка - Александр Александрович Игошев

на развод. Тоже ведь, зверюги, жить хотят. Ты душой не жадничай. Они это чуют. Ну-ка, — он заглянул в ведерко. — Може, хватит? — И сам решил: — Хватит. Пошли уху варить.

Костер он развел в стороне от навеса, на старом, еще дымившем углями костровище. Он суетился, бегал мелкими шажками, припадая на одну ногу, — тащил то щепки, то соль. Прохор, сидя у костра, подкладывал щепки в огонь. В лицо ему шибало дымом; он, морщась, наклонялся низко, раздувал огонь; когда становилось невмоготу от дыма, отворачивался. Огонь набирал силу, красные смурые тени, приплясывая, легли на траву. Прохор прилег на локоть, щурясь, глянул на небо. Там, где пылал огонь, оно словно бы поднялось выше и звезды стали дальше, но чуть в стороне они светились крупно и ярко — еще был август, и звезды полыхали неуемно, по-августовски. Земля была теплой, из степи тянуло прохладой. За навесом фыркал Гнедко. На дороге раздался стукоток.

— За тобой, председатель, — сказал Кузьма, прислушавшись. — Ты схоронись под навесом, а я отбрехаюсь.

Прохор из-под навеса слышал, как кто-то спрыгнул с коня, сердито дернул его за узду; конь вздернул головой, позвякивая удилами. Кузьма направился к верхоконному. Вернулся он молчаливый, хмурый, глянул на председателя.

— Кто это был?

— Завхоз. С ног сбились, тебя искали. Начальство требует.

Он зачерпнул ухи, хлебнул, обжигаясь, сказал, подняв палец:

— А ушица — во!

И лучики-морщинки возле его глаз разбежались весело.

Валюшка удивленно поглядывала, как Надежда Сергеевна быстрыми шагами подходила к председателю. Привезшая ее с элеватора машина повернула на ток. Поднятая колесами пыль улеглась на траву. Агрономша наклонилась, отряхнула обеими руками юбку, о чем-то переговорила с Прохором у амбаров. Они пошли в контору, Валюшка пошагала вслед за ними.

В конторе было прохладно. Села, уронив на стол руки. Из кабинета тек вязкий говорок, все о том же — о хлебе… Валюшка хрустнула пальцами: хватит переживаний, пора и ей за дело. Мать вчера сказала: у председателя с агрономшей любовь. Хоть изведись, хоть сгинь, он на нее — ноль внимания. Перейти куда-нибудь в другой колхоз? Он спросит по обыкновению ласковым голосом: «Что это ты задумала, Валюшка?» Потом забудет… Она разжала руки, низко опустила голову. В раздумье теребила конец скатерти. На покрасневшие глаза навертывались слезы.

Спохватилась, выпрямилась, повернулась к окну — от тока к конторе шли люди, ветер бил им в спины, рвал полы курток и пиджаков. У нее посуровело лицо. Надо быть такой, как Надежда Сергеевна, — твердой, решительной, строгой. Валя поднялась, достала из шкафа кассовые книги, счета, бумаги. На крыльце заскрипели ступени. Вошел заведующий током, глянул на нее, потопал мимо — в кабинет председателя. В контору входили шоферы, возчики — в промасленных комбинезонах, в парусиновых куртках. За перегородкой у председателя стало шумно. Сопели, громко дышали, говорили все враз — голоса густо гудели. Валя, роясь в бумагах, слушала и не слушала. Поняла одно: сегодня будут возить хлеб и в ночную смену.

— Валюша, — голос Прохора явственно прозвучал из-за перегородки. Она не сразу поняла, что ее зовут. — Валюша, сколько у нас числится по сегодняшним квитанциям сверх плана? — Она вошла за перегородку, ответила. — Вот видите, — Прохор уже отвернулся от нее. — За сутки прибавим вдвое. А там будет легче.

Валя смотрела широко раскрытыми глазами: Надежда Сергеевна сидела рядом с председателем, платок у нее скатился на плечи, волнистые волосы сбились немного в сторону, она приподняла голову, внимательно слушала. Валя ушла к себе, плюхнулась на стул. В груди похолодело.

Устраивалась удобнее, переставляя стул, придвинула счеты. Но считать не считала, только перекладывала с места на место бумаги. Мысли сбивчиво прыгали. Так вот как? Надежда Сергеевна на ток — с ним, в район — с ним. Да, у них — любовь… В окно ворвался ветер, бумажки поползли по столу. Она потянулась за ними, руки у нее била крупная дрожь.

Что делать? Что делать? Валюшка готова была заплакать. Ходить с ним всюду? Пусть все видят. Пусть он узнает. Сказать ему, что измучилась, что больше так не может? Валюшка поджала губы и вдруг с ненавистью подумала о нем. Неужели он слепой? Неужели не видит — от него вся боль?

Когда все стали расходиться, Валя уткнулась в кассовую книгу, ни на кого не смотрела. Чувствовала, как мимо прошла Надежда Сергеевна, — походка плавная, не прошла, а проплыла, легко неся свое складное тело. Прохор на минуту задержался, закуривая, улыбнулся:

— Ну, как, Валюша, не скушно тут с цифирью? Приходи сегодня на ток, поработаем.

Он подошел ближе. Валя подняла отяжелевшую голову; пересиливая себя, разжала губы, в уголках рта поползла улыбка:

— Приду.

Прохор весь вечер метался как угорелый: не хватало то того, то другого — тары, ведер, лопат. В начале ночной упряжки вышел из строя трактор, крутивший ВИМ. Тракторист, молоденький парнишка, покопался, покопался в моторе, растерянно посмотрел на председателя: «Ничего не получается». Прохор сам встал у трактора, крутнул заводную ручку, полез к карбюратору. Проверив карбюратор, выкручивал свечи, очищал от нагара электроды. Вздыхал: вот всегда так, поспешишь — выходит эта спешка боком.

По всему току стучали сортировки, шумели ветродуи. Над покатой крышей горели звезды. За ворохами каменно застыли тени. Свет висевших на столбах фонарей падал рассеянно на припудренные пылью лица. Там, где, фырча, подъезжали машины, было оживленней. Трактор заработал неожиданно — в многоголосый гул тока твердо ворвался его рокоток. Прохор вскочил на сиденье, погазовал, выжав педаль, отпускал ее тихонько — огромный шкив, задрожав, с усилием тронулся, захлопали решета, закрутились триеры. Слез, вытер ветошью руки, отошел в сторону и сел на снятую с передка грабарку.

Снизу, из-под увала, тянуло холодком. Согнувшись — руки ухватились за края грабарки, сапоги носками едва касались земли, — глядел. Там, на току, сгибались-разгибались в поклонах бабы. Выплыло лицо Валюшки. Он узнал ее издали: белый платок повязан по-бабьи, в руках ведро. С того самого утра, когда поговорил со Степанидой, весь извелся, но это было внутри, а внешне — был спокоен и даже шутил. Он заметно сдал и стал худеть. С утра уезжал к комбайнам, глядел, как поднимают зябь, шутил с бабами на току, и часто рядом с ним оказывалась Надежда Сергеевна. Прохор не понимал, чего она хочет, чего добивается, не задумывался над этим, но ему в ее присутствии было спокойней — он не думал о Валюшке, и это сблизило его с агрономшей.

Валя увидела его, глянула сердито, с грохотом подхватила ведро, отвернулась, ведро пошло летать в ее руках от вороха к