Хозяйка розария - Шарлотта Линк

Для Хелин, очевидно, было очень важно подчеркнуть это обстоятельство. Негодяй был Шэй, а не Беатрис. Франка все же сомневалась, что дела обстояли так, как излагала их Хелин. Скорее всего, Беатрис тоже была полна решимости сжечь за собой все мосты. Судя по тому, что Франка уже знала, Беатрис очень хотела — хотя бы отчасти — удалить Хелин из своей жизни.

— Я часто ездила к ним в гости в Кембридж, — продолжала Хелин, — и мне никогда не приходило в голову, что Фредерик что-то имеет против меня. Он был всегда так дружелюбен… Но, думаю, что втайне он всегда интриговал против меня.

— Почему, — спросила Франка, — после войны вы не вернулись в Германию, на родину?

— Вы слишком молоды, — ответила Хелин, — и не жили в то время. После войны вдруг выяснилось, что в Германии никто не был за нацистов. Если бы вы тогда послушали немцев, то узнали бы, что все они в душе были борцами сопротивления. Это означало, что на всех, кто достоверно служил нацистам, на всех, кто чего-то достиг в Рейхе, свалили всю вину. Эрих был мертв, но продолжал оставаться идеальным воплощением образа вездесущего врага. Как его вдова… Господи, я просто боялась. Я не хотела возвращаться, потому что в Германии на меня все показывали бы пальцем.

— Но ваша семья, наверняка, осталась в Германии.

Хелин отрицательно покачала головой.

— Нет. Только мать. Но она еще до войны оказалась прикованной к постели. В возрасте пятидесяти лет она перенесла тяжелый инсульт и с тех пор нуждалась в уходе. Она жила в доме инвалидов и никого не узнавала, даже меня.

— С тех пор вы ни разу не были в Германии?

— Была. Один раз. В апреле 1951 года я ездила на похороны матери, но на следующий же день вернулась назад.

— Я не могу понять одного, — сказала Франка. — Мне все же кажется странным, что здесь вы чувствовали себя лучше. Немцы были здесь оккупантами в течение пяти лет. Не могли же люди относиться к вам, как к друзьям!

— В последний год оккупации, когда наступил голод, здесь на острове возникла своего рода солидарность между немцами и местными жителями, — возразила Хелин. — Беатрис наверняка вам об этом рассказывала. Естественно, была враждебность, направленная, в том числе, и против меня. Но все держались в рамках. В целом здесь мне было лучше, чем если бы я вернулась в Германию.

— Но вы же были здесь совсем одни. После того, как Беатрис уехала…

Лицо Хелин помрачнело.

— Я никогда не понимала, почему она покинула Гернси, — резко произнесла она, — сразу после войны… Ну, хорошо, допустим, она хотела выяснить, что сталось с ее родителями. Для этого она, естественно, должна была поехать в Лондон. Но после этого она не захотела возвращаться. Она, правда, приехала, чтобы окончить школу, а потом уехала учиться в Саутгемптон. Я заклинала ее остаться. Но она отвечала, что не хочет разводить розы, а я говорила, что, ради бога, пусть она этого не делает, что есть и другие возможности заработать на жизнь. Но она не хотела оставаться в родительском доме, потому что ее родители, как она узнала, погибли во время войны.

— О нет! — в ужасе воскликнула Франка.

Хелин многозначительно кивнула, и Франке вдруг показалось, что ее собеседница не очень печалилась по этому поводу. От этой мысли ей стало страшно. Надо остеречься, подумала она, чтобы без предубеждения относиться к Хелин.

— Как умерли ее родители?

— Отец погиб в 1941 году во время бомбежки. Его тело извлекли из-под развалин учреждения, где он работал ночным сторожем. После этого мать впала в тяжелейшую депрессию. Она ушла из дома своей сестры и с тех пор жила в восточном Лондоне в совершенно асоциальных условиях. Она ничего не знала о судьбе единственного ребенка и, к тому же, потеряла мужа. Соседи рассказали Беатрис, что она пила, чтобы заглушить боль, ее часто видели на улице пьяной уже в девять утра. В конце 1944 года она много выпила, а потом отравилась снотворными таблетками, — Хелин тяжело вздохнула. — Ужасная трагедия. В возрасте шестнадцати лет Беатрис осталась круглой сиротой. У нее осталась только я.

— Трагедия, в которой виноваты нацисты, — напомнила ей Франка. — Если бы они не оккупировали Гернси, то семья продолжала бы жить мирно и счастливо. У Беатрис не было из-за этого проблем? Я имею в виду проблем с вами, как с одной из тех… кто принадлежал к врагам?

По выражению лица Хелин было видно, что Франка коснулась больного места, но Хелин быстро оправилась и взяла себя в руки.

— Нет, — холодно ответила она. — Такой проблемы у нее не было. Я была ее лучшей подругой, ее приемной матерью, ее защитницей. Она знала, что я никогда не отождествляла себя с идеологией нацизма. Она умела отделять мух от котлет.

Франка решила не развивать дальше эту тему. Хелин очень четко изложила свою правду, и в этом уже ничего нельзя было изменить. Наверное, нет смысла пытаться изменить образ мыслей восьмидесятилетней женщины.

— Так кто же отец Алана? — спросила Франка, вернувшись к началу разговора.

— Один француз. Жюльен. Во время войны он работал у нас.

— Жюльен? Она снова с ним встретилась?

— Вы о нем знаете? — изумленно спросила Хелин.

Франка не знала, что именно известно Хелин, и, поэтому она уклончиво ответила:

— Беатрис несколько раз упоминала о нем.

На лице Хелин отразилось недовольство. Она с удовольствием бы осталась единственной наперсницей Беатрис.

— У нее с Жюльеном был во время войны роман, — сказала она, снова перейдя на шепот. — Это была неприятная история, в которую она меня тогда, к сожалению, не посвятила. Я бы могла ей помочь. Но ладно, после войны Жюльен уехал во Францию, Беатрис — в Англию, и они не общались, как мне кажется, несколько лет. В то лето, в 1956 году, они случайно встретились здесь, на острове. Жюльен приехал с женой, чтобы познакомить ее со своим прошлым, но, видимо, не рассчитывал, что неожиданно столкнется с Беатрис. Старые чувства вспыхнули с новой силой. Да, это был очень романтический момент… Как бы то ни было, они начали встречаться, и Беатрис до конца лета так и не нашла покупателя, да, к тому же еще и забеременела.

— Она рассказывала вам об этом?

— Нет, но я все поняла из отношений. Когда же родился ребенок, я смогла сложить два и два. Отцом его мог быть только Жюльен.

— Что было потом? — спросила Франка после долгой паузы.

— А потом, — ответила Хелин, — я поехала к Фредерику Шэю и все ему рассказала.

Тиканье кухонных часов внезапно оглушило Франку. Ей показалось, что она ослышалась.

— Что, что? — спросила она наконец.

— Брак с Фредериком Шэем был расторгнут, — невозмутимо произнесла Хелин, — и Беатрис с ребенком вернулись ко мне.

Вечером снова позвонил Михаэль и поинтересовался, когда Франка думает вернуться домой. Франка ответила, что не знает.

— Из каких, собственно говоря, средств ты собираешься оплачивать свою авантюру? — ледяным тоном спросил Михаэль.