Клетка из слов - Катриона Уорд

первое занятие по архитектуре? – рассеянно спрашиваю я. – Ты…

– Я отдал тебе свое пальто.

– Оно было такое теплое. После тебя. Я как будто залез в твою кожу. – И внезапно мы замечаем все вокруг: мы слышим шум моря снаружи, шелест листьев клена – и прежде всего замечаем время, пространство, нашу кожу, наши тела, мою руку, лежащую на нем.

– Дело в том… – начинаю я. – Что ты меня в каком-то смысле исцелил. С тех пор как опубликовали книгу, у меня больше не было панических атак. Я был слишком зол.

– В нижнем ящике шкафа для тебя лежит посылка, – говорит он. – Это от меня.

Она изменилась со временем, немножко потускнела, но я все равно узнаю ее – Афродиту, выходящую из воды. Страницы высохли, и газетный шрифт позеленел от старости. Странно снова держать ее в руках. «Человек с кинжалом из Свистящей бухты».

– Ты сохранил ее.

– Конечно.

– Я ведь снова пытался, – говорю я. – Писать.

– Мне нужно знать, что ты снова не попытаешься сделать кое-что другое, Уайлдер. Этот номер с болиголовом. Можешь мне пообещать?

– Ты жив только потому, что я пытался это сделать. Представляешь, если бы меня там не было?

– Мне нужно знать.

Я смотрю на его лицо, скрытое за голубыми извивающимися червями. Бледное пятно стремительно пожирает мое зрение.

– Я скоро ослепну, – с горечью говорю я.

– Есть вещи похуже, чем слепота. Пообещай мне. – Его рука ложится на мою щеку.

* * *

Еще пару месяцев у меня продолжаются видения – парады маленьких эльфоподобных человечков, марширующих в электрическом свете. Прекрасные яркие листья, качающиеся на ветру, словно живые морские кораллы во время прилива. Но из прошлого – ничего. С этим, кажется, покончено.

Наступает зима. В Кастине говорят, что дом Пеллетье опустел – Харпер исчезла, и, кажется, никто не знает куда. Я рад. Такое чувство, будто разрушилось какое-то заклятие, которое привязывало ее к этому месту. Может, теперь мы все сможем двигаться дальше.

Зрение резко ухудшилось. Начинает сгущаться тьма. Как только к Скаю возвращается подвижность, он начинает ухаживать за мной.

Я скорее чувствую приход весны, чем вижу его. День близится к вечеру, и на кухне очень тепло, потому что включена духовка. Скай открывает дверь, хотя ослепительное солнце совсем не греет. Я чувствую холодные весенние течения. Пробуждение земли. Где-то на поле работает трактор. В лесу за коттеджем поют дрозды. Скай что-то пишет. Я слышу скрип его ручки. И представляю себе теплую конюшню в ночи. Через какое-то время он поднимается. Открывается дверца духовки, и оттуда веет пульсирующим жаром.

– Тащи стул, – говорит он. – Ужин готов. – Я медленно пододвигаюсь, все еще привыкая к темноте. И думаю: простые вещи так прекрасны.

– Семга на двенадцати часах, – руководит Скай. – Горошек на девяти. Картошка где-то между тремя и шестью. Хочешь соус из кресс-салата? Это старый семейный рецепт. – Я не говорю ему, что слышал, как он открывал коробку. Позволяю ему врать насчет таких мелочей. Ему это нужно.

Скай объясняет, что и где лежит на тарелке, чтобы я понимал, что ем. Взамен я режу ему картошку. Ему пока не установили протез. Нам нравится есть пораньше, пока светло, потому что я все еще могу видеть закат, если он достаточно яркий, и к тому же нам просто так приятней – и кого волнует, когда старики садятся к столу?

Мне почти удается обуздать свои беспорядочные мысли, скребущиеся по ночам в голове, пока Скай мирно спит рядом. Нат и Скай потеряли руки. Оба. Такая симметрия. Идеальная. Почти как будто кто-то это придумал.

Я думаю о наших именах – всех троих подростков. «Уайлдер, – иногда шепчу я про себя. – Натаниэль, Харпер». Нас всех назвали в честь писателей. Это слишком для совпадения. Харпер. Уайлдер Харлоу. Имена как будто созвучны. Такого никогда не бывает в реальной жизни, но вполне может случиться в книге.

Я делаю глубокий вдох. Эти мысли ведут в никуда. Мне нужно научиться доверять. Всему. Ему. То, что я его не вижу, еще не значит, что его здесь нет.

– Не мог бы ты, Уайлдер?.. – спрашивает Скай, прерывая ход моих мыслей. Я понимаю, что он не справляется с соусом, так что аккуратно нащупываю бутылку и наливаю на рыбу. Поднимается сливочный аромат. Запахи превратились для меня в целое яркое полотно. В них заключено гораздо больше, чем я думал, обладая зрением. Они сами по себе как книги.

– Мы забавная парочка соседей, правда? – шутит Скай.

– Не уверен, что я смирился, – говорю я, с резким звоном опуская соус на стол. – Я так и не смирился с тем, что ты тогда ушел.

Повисает долгая пауза. Одна из самых ужасных вещей, связанных со слепотой, – невозможность читать лица. Приходится учиться расшифровывать тишину, ловить эмоции, исходящие от человеческой кожи. Но его я прочесть не могу. Я не знаю, о чем он думает.

– Я скучаю по тебе, – продолжаю я. – Скучаю с того самого дня. И эта тоска хуже, чем боль. Она живет у меня внутри и жрет меня, как паразит. Я не вынесу, если ты снова уйдешь.

– У меня есть идея, – наконец говорит Скай. – Если мы будем находиться в одном и том же месте, мы больше не будем скучать друг по другу. Что скажешь?

Я вздрагиваю от дикого грохота, который сотрясает меня до самого нутра.

– Чертова дверь, – ворчит Скай. Я слышу, как он встает и закрывает ее, но она снова срывается и с треском ударяется о стену.

Ворвавшийся ветер ревет и вздымается, как огромный живот, дергая меня за волосы и одежду, и все двери в доме хлопают, а стекла дико дрожат в оконных рамах. Здоровая рука Ская находит мою, и он обнимает меня. Мы, затаив дыхание, прижимаемся друг к другу.

Ветер носится по дому с безумным свистом, поднимая в воздух предметы, попадающиеся на пути. Все как будто плывет. Я представляю себе, как всю мебель, и столы, и стулья, и нас вместе с ними высасывает через дверь, и мы летим к широкому страшному морю и падаем в глубину, потерянные навеки.