Странная история дочери алхимика - Теодора Госс

– Приложи ладонь ко лбу доктора Ватсона, – попросила она Жюстину. – Есть ли жар?

– Есть, и очень сильный. Сильнее, чем я бы ожидала, – ответила Жюстина, державшая голову Ватсона на коленях – нежно, как крохотного птенца в гнездышке. Впрочем, она в принципе так относилась к другим людям: когда у вас столько силы, сколько у Жюстины, все остальные кажутся очень хрупкими.

– Этого я и боялась, – сказала Беатриче. – Мистер Холмс, его сильно лихорадит. Будь у меня с собой лекарства, я бы сбила жар и остановила заражение, но у меня нет ничего. Надеюсь только, что в госпитале найдется все необходимое. Состояние медицины в Лондоне неудовлетворительное, судя по тому, что я видела. От одного из крупнейших городов мира ожидаешь большего.

– Я доставлю вас на место быстро, как только смогу, – обещал Мадж. – Я уже сказал Майку, чтоб раскочегарил котел на полную и только потом поднимался сюда, с вами познакомиться. Он до сих пор поверить не может, что это взаправду вы, сэр. Ну и ночка выдалась! Мы тут оказались потому, что группа джентльменов после шумного праздника захотела прокатиться по реке посмотреть, как они выразились, настоящий ночной Лондон. Они высадились и пустились бродить по трущобам, а вернуться собирались через несколько часов. Думаю, они сейчас дрыхнут в каком-нибудь притоне, накурившись опиума, если только их еще не зарезали в темном переулке. Я уже проклинал свою глупость, что согласился их отвезти. Но не будь всего этого, мы бы с вами не встретились. Жизнь – странная штука, верно же? Если я найду на суденышке клочок бумаги, может, дадите мне автограф, а, мистер Холмс?

Холмс заверил, что непременно даст ему хоть десять автографов, если капитан все-таки доставит их в Челси как можно быстрее.

Мадж пошел проверить паровой котел, и наконец они посидели в тишине: детектив, убийца, великанша, Ядовитая девица и человек, которому, возможно, не судьба была пережить эту ночь.

На носу парохода Мэри, Кэтрин и Элис тоже примолкли. О чем же думали наши героини, пока корабль скользил сквозь ночную тьму вверх по реке?

Диана: – Вот теперь это правда похоже на грошовый ужастик! И кстати, откуда ты знаешь, о чем говорили на корме парохода, если ты сама сидела на носу?

Кэтрин: – Потому что я спрашивала Беатриче, а у нее, в отличие от тебя, превосходная память.

Беатриче: – Диана, пожалуйста, не перебивай. Мне так хочется узнать, о чем мы все тогда думали. Я отлично помню, что думала я сама…

Беатриче вглядывалась в лицо раненого, горевшего в лихорадке. Достаточно ли хорошо она продезинфицировала рану? Есть жар, значит, есть инфекция. Успеют ли ее вовремя остановить? Она вспоминала отцовский сад в Италии. Растения, за которыми она сама ухаживала, могли бы справиться с инфекцией, но растут ли им подобные в Англии? Она подумала об итальянском солнце, о холмах вокруг Падуи, покрытых виноградниками, о фиговых и оливковых садах. Как отличался от ее родины этот город, где постоянно мокро и холодно! Сможет ли она когда-нибудь в жизни согреться? Некогда она стремилась к любви и радости, но теперь все это прошло. Больше она не ждала от жизни ни того, ни другого. Все, чего она теперь могла желать, – это свобода. Если удастся обрести свободу, ей этого будет достаточно.

Кэтрин вспоминала о другом корабле, который увозил ее с острова, где началась ее вторая, человеческая жизнь. Она притворялась англичанкой, хотя ни разу в жизни не видела ни одной англичанки, пыталась просчитать, как нужно себя вести, чего от нее ждут, а что в ее поведении может напугать капитана и его команду. Она выучилась довольно быстро: не нужно лазать по такелажу, нужно есть еду вилкой, ложкой и ножом, нужно притворяться, что от солнца ей делается дурно, и соглашаться пересесть в тень. Кэтрин надеялась, что все странности ее поведения окружающие спишут на утрату памяти вследствие травмы от кораблекрушения и необходимости выживать на необитаемом острове. А потом было долгое путешествие в Англию под опекой сэра Джеффри Тиббетта, когда она носила белые льняные платья, которые покровитель купил для нее в Лиме, и раскрывала зонтик, чтобы спрятать лицо от солнечных лучей. Тиббетт был наполовину влюблен в нее, хотя и отказывался себе в этом признаться. Но Кэтрин не удивилась, что когда он представил ее своей жене на ступенях особняка на Керзон-стрит, та приветствовала ее довольно хмуро и сказала «Заходите, пожалуйста» с таким выражением, будто имела в виду нечто противоположное. Потом – жизнь на улицах Лондона, жизнь бродячей кошки, вынужденной питаться отбросами. Придется ли ей теперь вернуться к подобному состоянию? Или ее ожидает новая жизнь, вместе с другими… чудовищами, потому что новые ее подруги тоже были чудовищами, каждая на свой лад?

Мэри размышляла о человеке в наручниках, сидевшем на корме корабля. Этот низенький хромой человечек с кривой ухмылкой на лице – неужели он и правда высокий, почтенный доктор Джекилл? Ее отец, который усаживал Мэри на стул в лаборатории и показывал ей, как пламя бунзеновской горелки вспыхивает разными цветами под действием химикалий. Хайд пока никак не пытался заявить ей об их родстве, если не считать осторожного кивка, который мог означать что угодно, будто он боялся зайти слишком далеко или быть отвергнутым. «И я непременно отвергла бы его, – думала она. – Я могла бы простить ему, что он меня предал, но то, как он предал маму, – никогда». Диана, может, и готова была признать его своим отцом – но не Мэри.

Жюстина, будь она кем угодно, кроме Жюстины, думала бы сейчас о событиях этого долгого дня. О том, как ее похитили зверолюди, как притащили к чудовищному мужчине, который любил ее так долго и такой больной и жестокой любовью. О своем спасении, совершившемся благодаря Холмсу, Ватсону и новым подругам. Но Жюстина была самой собой, и поэтому размышляла, найдется ли для измученной души Адама местечко в царствии небесном, обретет ли он когда-нибудь мир – или хотя бы забвение. А еще она, вероятно, вспоминала какие-то цитаты из Гете…

Жюстина: – Верно, я думала именно об этом. Вспоминала идею души Гете. Она напоминает солнце, которое каждую ночь кажется умирающим, но на самом деле оно просто уходит освещать иные области, а с пришествием нового дня возвращается на небосклон. Ночью мы не видим солнца, но это не значит, что оно перестает существовать. Так же и с человеческой душой. Вера знает, что душа вечна, видим мы ее или нет, – как вечен сам Бог.

Диана: – Ладно, неважно. Давайте вернемся к рассказу. Сейчас будет интересная часть.

Далеко от них, на улицах города, Диана и ее спутник выполняли важную задачу. Они рассказывали начальнику пожарной бригады, что видели большой пожар и решили доложить о нем, пока весь квартал не выгорел.

Диана: – Видишь, у тебя отлично получается писать с моей точки зрения, когда нужно.

Кэтрин: – Когда без этого никак не обойтись!

– Вы, мальчишки, наверняка сами что-то подожгли! – буркнул начальник бригады, хмуро глядя на них. – Надо бы вас обоих арестовать. Что вы вообще делали ночью в доках?

– Нет, сэр, мы ничего не поджигали, – сказала Диана. – Мы просто шли за джентльменом, ожидая, что он даст нам пару медяков. Он на вид был такой богатый, вот мы и подумали, что он направляется в один из этих, как их, очагов порока, как их зовет моя матушка. А раз так, может, он не поскупится для нас на пенни-другой. Но он вместо того вошел на портовой склад, а там его ждал другой джентльмен, а потом они начали друг на друга ужасно кричать и ссориться. «Я тебя убью, Прендик!» – крикнул тот, другой, а потом треснул его, а этот Прендик дал ему сдачи, и они стали кружить друг напротив друга, как борцы, и устроили хорошую драку! Но они нечаянно задели лампу, та опрокинулась, и скоро вся комната была в огне. Прямо как на картине про ад в «Библии для детей». Вот так все и случилось, сэр.