Рондо - Александр Липарев

– Пускай верят, – согласился молодой папаша. – Только пусть других не трогают и в свою веру силком не загоняют. Ведь не просто хотят заманить, а так приручить, чтобы их идеология в плоть и кровь вросла.

Перед уходом Митя спросил хозяина дома:

– Если всё так, то зачем тогда ты сына крестил?

– Наша жизнь непредсказуема. Пусть будет крещёным. Как там дальше сложится, кто его знает? Может, и пригодится. В общем, – на всякий случай.

Однажды вечером, после работы, Ленка начала плести вокруг мужа словесные кружева. Митя эту тактику знал и догадывался, что это серьёзная, заранее подготовленная атака с целью украсть кусок его рабочего времени. Лена сперва говорила вроде бы ни о чём, а вместе с этим в её словах проскальзывало «природа», «чистый воздух», «я очень устаю». Попутно она умудрялась надавливать на точки, напрямую связанные с Митиным самолюбием и чувством ответственности. Митя молчал и прикидывал, куда клонит его половина. И вот, наконец:

– У нас на работе распределяли дачные участки. Я записалась, но без тебя мне его не поднять.

Ленка знала, на что давить – Митя уже отказать не мог. Да и так бы он не отказал. Но эта новость крепко, очень крепко подпортила ему настроение. Он осознавал, что тысячу раз неправ, но всё, что его отвлекало от работы, он встречал в штыки.

Ленкино приобретение украло Митино время уже в ближайшие выходные дни. Под дачный кооператив отошла старая вырубка, и для начала её требовалось очистить от сучьев, ёлок-палок и невывезенных стволов. Для этого был устроен полноценный субботник. Будущая дача находилась очень далеко, аж в Калужской области. Всю дорогу туда, стоя в переполненной электричке, Митя под перестук колёс и шипение закрывающихся дверей два с лишним часа наливался ненавистью к дачам, лесозаготовителям, свежему воздуху, природе и к самому себе. Не успокоила его и работа. С яростью он стаскивал всё, что не вывезли лесорубы, и складывал в кучи. Стоявший вокруг лес, столкнувшись с его раздражением, граничащим с бешенством, притих и терпеливо ждал, когда Митя уберётся восвояси.

Обратно он ехал усталый и злой. Дома случайное слово могло прорвать раздутый мешок его протухшего настроения, и тогда он не сдержится… Сидя в электричке, он в который раз перебирал детали их с Ленкой взаимоотношений, пытаясь логичным течением мысли остудить эмоциональный кипяток и тем самым успокоить себя самого. Иногда такое удавалось. Они с Ленкой давно составляли одно целое. Тем не менее, вспышки недовольства друг другом случались у них всё чаще. Ну, положим, это по науке: единство и борьба противоположностей. Противоположностей навалом. Они с Ленкой очень разные. Она спортивней, она своенравней, она живёт конкретней. Митя раньше и не подозревал, сколько на свете существует всякого такого, на что ему наплевать. И только теперь он обратил внимание, как часто на его «мне всё равно» жена требовала определённости, требовала, чтобы он выбрал. Ей важно, а ему нет. Их размолвки кончались невыносимым свинцовым молчанием, в котором, застыв, был готов задрожать сам воздух. А потом появлялись осторожные слова, наступало расслабление, и Ленка всегда радовалась примирению больше, чем Митя. Всё точно так же, как когда-то происходило у его родителей. Виноваты были и Митина носорожья толстокожесть, и Ленкина природная властность. Возможно, он стал слишком нетерпим, но когда отнимают самое ценное – твоё время – и отнимают не на что-то полезное, а на ерунду всякую, как удержаться от ярости? И если б время отнимала только Ленка! Мешали и принудительное изучение статьи Ленина «Государство и революция», и принудительное безделье на овощной базе, и принудительное хождение на встречу руководителей стран народной демократии у фонарного столба на Ленинском проспекте, и принудительные поездки на сбор картошки.

На овощную базу посылали тех, кто помоложе. Там сотрудники института попадали в распоряжение хамоватых бабок в чёрных телогрейках. Те не скрывали своего пролетарского превосходства над паразитами-учёными. Организован труд на базе… Никак он там не был организован. Часто работы не было никакой, но уйти бабки не разрешали. Иногда разгружали вагоны или перебирали гнилую картошку. В каждом цехе, где приходилось работать, изредка проплывала фигура представителя райкома партии в чёрном халате поверх белой рубашки. Он следил за тем, чтобы не накалялись страсти. Иногда не по своей воле согнанные сюда инженеры и учёные, столкнувшись с хамством и бестолковщиной, начинали качать права. Белая рубашка моментально оказывалась в зоне очага возгорания и пыталась сбить пламя, охладить пыл. Но часто райкомовский одним своим видом вызывал недовольство согнанных. Митя не бунтовал, он был абсолютно зависим, он готовил диссертацию, ради неё он терпел.

Таким же неизбежным наказанием являлась встреча высокопоставленных иностранных гостей. К назначенному часу стада сотрудников многочисленных НИИ, конструкторских бюро, контор сгонялись к фонарным столбам на Ленинском проспекте. Сходство бредущих в одну сторону толп с каким-нибудь мясомолочным стадом было настолько сильно, что хватало совсем небольшого усилия фантазии, чтобы услышать глухое побрякивание ботало и щёлканье бича пастуха. Ориентиром для каждой организации служил номер, написанный краской на столбе. Под своим столбом устраивалась перекличка. Если ожидание правительственных машин затягивалось, а оно затягивалось всегда, перекличку повторяли. Ответственное лицо с нехорошим блеском в глазах помечало фамилию опоздавшего или улизнувшего. И никакие отговорки, что, мол, заблудился и стоял с чужими у другого столба, не помогали. На нарушителя ложилась чёрная метка, лишавшая его редких копеечных премий и служившая основанием для отказа, если этому чудаку придёт в голову просить отгул за свой счёт или ещё какое-нибудь мелкое послабление. Елагин не раз повторял: «В России столбовых дворян извели, зато развели столбовых холуёв».

Загадкой оставались общеинститутские поездки на уборку картошки. Полдесятка автобусов вывозили учёных на совхозные поля. Случайно ли или по чьей-то прихоти поля эти находились не близко, и основное время вылазки уходило на дорогу туда и обратно. По приезде перекусить надо? Надо. Некоторые считали, что на свежем воздухе и выпить не грех. Собранный на угодьях картофель обходился государству дороговато, если учесть расходы на бензин, аренду автобусов и количество растащенных по сумкам корнеплодов. Да и учёной братии в этот день начислялась обычная зарплата. Зато институту шефская помощь шла в зачёт с большим плюсом. Митя терпел и эти поездки, благо они случались не часто.

Митя терпел. Он научился терпеть. Его терпение началось с колючего берета в детстве. Тогда тоже некуда было деться – мама и бабушка решали за него. И опять за него кто-то решает. Решает, что ему говорить, куда идти, у какого столба стоять. Количество гвоздиков на Митином пути резко возросло, они тормозили и подталкивали в определённом направлении, дабы каждый его следующий шаг не оказался неожиданным, чтобы его будущее стало предсказуемым.

«Ну, ничего, перетерпим и это. А там – свобода!»

На очередную встречу однокашников Игорь принёс страшную новость: Мишка Ребров погиб. Покончил с собой. Игоря окружили недоумённые, неверящие глаза.