Рондо - Александр Липарев

– Нам же лучше – меньше ртов, – заявил Паша, подняв початую бутылку.

– И шума меньше, – мрачно согласился Вадик.

Но шума меньше не стало. Вадик и Пашка старались высказать своё. Пашка скупо рассказывал о сыне и увлечённо – о фотографии. Между делом выяснилось, что он вступил в партию. Оповестил он об этом вскользь, как будто он вступал в партию, как минимум, раз в неделю. Интересы Вадика не выходили за пределы взаимоотношений с женой. Его раздувало и пучило. С одной стороны, он следил, чтобы все видели, что он омываем самой интересной и насыщенной жизнью, но с другой – высветить на этом фоне собственный образ можно было только, затмив окружение. Поэтому он сперва поведал о том, что его включили в важную тему, и он будет участвовать в подготовке монографии, но потом перешёл на домашние дела. В который раз он повторял свои претензии: жена всегда «знает», что он скажет, по всем вопросам для неё авторитет, кто угодно, но не муж… Пашка вяло поддержал тезис о том, что женщины теперь пошли не те – нет у них трепетной веры в талант мужей. То ли дело раньше – мужчина сказал – и точка. Митю волновала тема «начальник и угодники». Тут Пашка тоже подключился и очень даже горячо.

– В начальники лезут дураки, чтобы свою глупость компенсировать высоким положением, – авторитетно заявил он.

– То-то и обидно, что у меня начальник не дурак, – возразил Митя.

– Или это редкое исключение, или ты его ещё не понял. Погляди: все, кто при должностях – недалёкие и тщеславные.

– Тщеславный – да. Щёки перед нами надувает, хотя какие мы ему конкуренты? Если в поле вечером соревнования какие-нибудь устраивают, и он проигрывает, то зли-и-ится, как ребёнок.

– А это что, от большого ума?

– Я говорю, что он в геологии не дурак.

– Ну, если б он ещё и в науке не петрил, то совсем – могила. Я-то толкую, что вокруг высоких должностей роятся разные недотёпы, кого к руководству на пушечный выстрел подпускать нельзя. Ломают себе шеи, получают инфаркты, но лезут и лезут. А по-настоящему толковому человеку туда не пробиться.

– По-моему, главное не должность, а размер зарплаты, – вставил Андрей.

– Обычно то и другое тесно связано, – солидно заметил Вадик.

На какое-то время он в очередной раз увёл слушателей в область своих семейных болячек. Но Паша этого долго терпеть не мог и очень удачно перехватил внимание рассказом, как его включили в избирательную комиссию. Клава, как хозяйка светского салона, мужчин на произвол судьбы не бросала. Она несколько раз заходила к ним в комнату и с каждым заводила коротенький разговор. С Пашей она побеседовала о фотографиях, спросила, публикуется ли он? Паша остался очень доволен. С Вадиком она не знала о чём говорить, и они нескладно потолковали о литературе. А Митю она попросила вспомнить самый удивительный случай из накопившегося в его путешествиях. У него в запасе имелось много интересных историй, которыми хотелось, но ни разу не удавалось похвастаться. Оказавшись с помощью Клавы перед включённым микрофоном, Митя воспользовался моментом и поведал, как однажды в Западной Сибири они вчетвером возвращались из маршрута, шли цепочкой друг за другом, смотрели только себе под ноги, потому что от усталости им ни до чего не было дела. И вдруг все остановились. Митя даже налетел лбом на шедшего впереди. А Спиридонов пальцем куда-то показывает. Во мху, словно в мягкой перине, лицом вниз лежала обнажённая женщина. Потерявший кору бугристый ствол лиственницы являл собой совершенную скульптуру. Бывает, что в корне или сучке угадывается нечто похожее на человека или зверушку. Но тут лежала абсолютно совершенная скульптура – не убавить, не прибавить – изящная, все пропорции соблюдены. Невозможно было не посмотреть её лицевую сторону. Ствол перевернули и, конечно, ничего – жёлтые гнилушки, труха. Бревно возвратили в прежнее положение, не поленились подоткнуть потревоженный мох… Вот, что может природа.

Митя получил большое удовольствие от того, что его слушали. И от своего рассказа тоже.

– Ребятки, а который час?

Паша крутил головой, выглядывая часы. Андрей поднял с тумбочки, лежащий плашмя, хрипло тикающий будильник.

– Пять минут двенадцатого.

– Пора, пора, – заторопились все.

По дороге домой Лена, перекрикивая шум метро, комментировала бабскую беседу:

– У Вадика дома всё очень плохо. Как сказал один французский писатель: «Великая любовь высохла, и уже была видна тина».

– Тина или Дина? – сострил Митя.

– Ни один разговор у них не обходится без ругани, – не оценив каламбур, продолжала Ленка. – Ты заметил, какая Дина усталая? Дом на ней, ребёнок на ней. Я поняла, чего ей больше всего на свете хочется: выспаться и чтобы муж всегда рядом сидел. Пашкина жена не откровенничала, но, кажется, что и у них не всё ладно. Хотя – ты заметил? – на людях: «Валечка, Валечка, тю-тю, сю-сю».

«Ленка, конечно же, считает, что во всех неурядицах виноваты мужики. Не без того. Вадик – ещё тот эгоист. И Пашка – сложная творческая натура, а попросту – тоже эгоист порядочный».

– А Пашкина жена к тому же знаешь что заявила? «Когда ещё дождёшься этой любви, а замуж надо». Я её спрашиваю: «Валя, как же можно без любви?» Молчит. Если у них не ладится, она сама виновата. А Клава – молодец: умыла, причесала твоего Андрюшку. Он хоть на человека стал похож.

Митя слушал, молчал. Вроде пили, валяли дурака, должно быть приподнятое настроение, а удовлетворения нет. Пустые мысли, пустые разговоры. Потерянное время.

Вышла в свет первая Митинга печатная работа. Собственно, статья была не только его. Там значилось пять авторов, и его фамилия стояла на последнем месте. Но видеть её напечатанной типографским шрифтом доставляло какое-то возбуждённое удовольствие. Митя не мог удержаться и снова открывал журнал и перечитывал три своих абзаца.

Перед праздниками к ним из-под Саратова приезжала Ленкина родня за продуктами. Целый день родня бегала по городу и закупала. В квартире стояли неподъёмные безразмерные сумки, из которых торчали батоны колбасы, коробки со сладостями. Понятно: у них там нет колбасы, вообще ничего нет, но зачем набирать так много? Ведь испортится же. Оказалось, что закупали и себе, и ближним соседям, чтобы нечасто ездить. Перед следующими праздниками поедут соседи и привезут колбасы на их долю. С продуктами, действительно, была беда. Последний раз для полевых работ съестное добывали каким-то небывалым способом. В райкоме партии неофициальным путём подготовили загадочное письмо с просьбой отоварить голодных геологов. Потом с этой бумагой в Абакане пришлось долго бегать по инстанциям. Список продуктов сильно урезали, но визу поставили. Наконец вместе с хозяйственником местной производственной геологической организации всей партией отправились на склад. Дорога лежала через мёртвый в своей безлюдности рынок. Под навесами темнели пустые столы, и только при входе две или три тётки торговали черемшой и семечками. Как скорбный монумент продовольственной трагедии, в стороне стояли массивные, выскобленные и вымытые добела, густо посыпанные солью колоды для разделки мяса.