Княгиня Ольга - Александр Антонов

Добираясь к княжеским теремам, они ничего друг другу не обещали, ни в чем не клялись. Они знали, что впереди у них одни разлуки, одни мимолетные встречи, короткие уединения тайно от мира сего, утоление страсти, коей хватило бы на две жизни. Их еще посетит радость, рождаемая близостью. Но постепенно все светлое вытеснит не на один год печаль разлуки.

Малуша знала, что Святослава скоро оженят, потому как и невеста у него уже есть. Знал и Святослав, что матушка страшно прогневается, когда донесут ей дворовые боярыни о том, что он и Малуша связали себя неземными узами. Но сие было где‑то еще далеко, за гранью текущих дней, до самого возвращения княгини из поездки по державе. И потому любящие оставались ими и шли, прижавшись друг к другу, сроднившись за минувшую ночь. Да всему бывает конец. Вот и теремной двор. И стражи уже видят их. Они же не прячутся — суда не избежать, да бранное слово в них не бросят. Они любили друг друга открыто. Так Святослав и Малуша прошли теремной двор, поднялись на крыльцо, и лишь за дверью терема их встретил воевода Асмуд и разлучил.

И еще многие дни, больше двух месяцев, встречались в лугах Малуша и Святослав, а жизнь в теремах текла тихо и мирно. А кончилась сия благодать, когда в октябре вернулась из поездки по державе княгиня Ольга. Святослав только встретил матушку, успел час провести с нею за трапезой да в тот же день умчал в Вышгород. Ведал он, что прозорливая матушка заметит в нем перемены. Он и сам их замечал. Любовь к Малуше, ночи, проведенные с нею наедине, преобразили князя. Это был уже не юноша, похожий ростом, силой и статью на мужа, но мужчина, познавший тайны любви, близости, женской ласки, познавший свою мужскую силу. В нем окрепло чувство личного достоинства, проявились сдержанность и хладнокровие северянина, доброта и чуткость. Все это пришло к нему от Малуши. Ведь только северянки умеют исподволь пробудить в любимом человеке все лучшие черты его нрава. Не могла же матушка не заметить всех этих перемен в своем сыне. Потому‑то он и умчал в Вышгород от пронзительных, порою жалящих глаз матушки.

Ей же было в первые дни возвращения в княжеские терема не до сына. Другие страсти ее обуревали. Подвигнув к возведению церквей многие города, где были общины христиан, княгиня Ольга воспылала жаждой украсить каменным собором и стольный град. Ей мало было той церкви, которую возводили из белого камня горожане. И на другой же день, как вернулась из поездки, попросила отца Григория собрать на площади пред храмом Святого Илии верующих во Христа киевлян, дабы посоветоваться с ними.

— Хочу спросить горожан, не тяжко ли им возводить церковь и не помогут ли поднять соборный храм? — сказала княгиня Ольга своему духовному пастырю.

— И слов нету, матушка, помогут. Живою силой отзовутся, вклады посильные сделают. Скажи день, и встретят тебя всей общиною, — заверил отец Григорий.

— Зачем ждать? Завтра и собери после полудни, — сказала Ольга.

Однако встреча княгини с христианами не случилась ни на другой день, ни через многие дни и месяцы. Чередою пошли события, кои мешали тому. Ранним утром на другой день преставился протоиерей церкви Святого Илии престарелый Михаил. И три дня верующие во Христа киевляне пребывали в печали, потому как высоко чтили добросердечного, человеколюбивого грека из Византии, обретшего вторую родину на Руси.

Княгиня Ольга тоже попечалилась и отстояла панихиду, бросила горсть земли в могилу, которую выкопали в ограде храма. Вернувшись с похорон в терема, княгиня Ольга вынуждена была принимать послов из Угорского княжества от князя Такшони. Встреча с послами у Ольги была тайной, но вскоре все придворные знали, что князь Такшоня прислал своих людей спросить княгиню Ольгу, не забыла ли она о том, что засватала его дочь, княжну Ильдеко. Повинилась перед послами княгиня Ольга, ибо не то чтобы забыла, а в круговерти дел отложила сватовские заботы. Повинившись, сказала послам:

— Напрасно князь Такшоня волнуется. Сговор был, и я слову верна. К тому же, нашим детям нужно повзрослеть.

— Оно так, — ответил старший посол. — Да княжна Ильдеко многих королевичей волнует. Были сваты из Богемии и Польши. Князь Такшоня может не устоять.

— Ишь ты, прыткий! Пусть не желает себе худа князь Такшоня. Так и передайте господину.

Послы поняли намек великой княгини и, зная ее гордый норов, крепко запомнили сие предупреждение. А Ольга, дабы смягчить намек, дала слово прислать Святослава к невесте.

— Как месяц студеный пройдет, так и явится князь Святослав пред ликом Предславы.

И опять‑таки все повернулось по — другому. И случилось сие вскоре же после отъезда послов. Как‑то поздним вечером пришла в опочивальню боярыня Аксинья. Будто бы проверяла, чисто ли в покое, да рассказала теремные новости и среди прочих поведала княгине о том, что было тайным, но стало явным.

— Ты уж, матушка княгиня, не взыщи с меня строго за то, что услышишь. Да правду сию тебе нужно знать.

— Коль правда, за что же взыскивать? — спросила Ольга.

— Так ведь тебя сия правда больно ударит, — предупредила боярыня Аксинья.

— Коль нужно, стерплю ту боль, — ответила княгиня.

— Тогда уж не прогневайся и слушай. Твоя ключница, а моя помощница, Малушка дитя понесла.

— Ах, блудница! — воскликнула Ольга без гнева, — Пришла бы, открылась, кто ей люб, авось и оженила бы. А тут сраму не оберешься, — все‑таки рассердилась княгиня.

— То, матушка княгиня, малая боль тебе. А с больной-то справишься ли? Ты спроси у Малуши, от кого она понесла, кто отцом робича явится, — настаивала боярыня.

— Знаешь, так открой, — потребовала Ольга.

— Подозреваю токмо и грех на душу не возьму. Потому спроси у Малушки сама. Да к сердцу‑то близко не принимай, зачем тебе хворобы.

— И то, — согласилась княгиня. — Ладно, иди, а я попробую уснуть. — И посетовала: — И зачем ты все это на сон грядущий сказала?

— Каюсь, матушка княгиня. Да ты к Господу Богу с молитвой подойди, оно и полегчает, — посоветовала Аксинья и ушла.

Оставшись одна, княгиня и впрямь вняла совету боярыни, встала пред образом Иисуса Христа и помолилась. Ум ее пришел в равновесие, она опустилась в греческое кресло и задумалась над тем, что услышала от боярыни Аксиньи. «И кому она приглянулась — поддалась? Да и то сказать, ликом‑то и статью многих боярышень обошла. Поди, какой отрок именитый и польстился, охоту сбил. Ан не уйдет от меня, коль вызнаю имя, властью своей оженю да отправлю куда подальше, дабы сраму не иметь». И о боярыне Аксинье подумала княгиня: «Скрытна, всего, что ведает, не открыла. А с чего бы? — И вспомнила о сыне: уж не он ли заметил Малушку? Ан нет, ему, воину, любы конь и меч». Но, зацепившись за мысли о сыне, Ольга ощутила в душе холодок, будто окно открылось и сквозняком потянуло. Ведь в тот день, когда Святослав встречал ее, в нем что‑то было непривычное. Он показался ей чужим. Нет, это был не Святослав, еще вчера ходивший в отроках. Плечи — еще шире, голова на крепкой шее — гордо вскинута, а в гла зах — огонь этакий Перунов. И все ему нипочем. Тогда у Ольги и в мыслях не было связать новую стать сына с влиянием на него женщины. А уж о Малушке… Ну посмеялась бы. «Да так и сделаю, посмеюсь, — решила Ольга, — потому как Святослав воин, а не гулена». С этими мыслями княгиня легла в постель, надеясь утром во всем разобраться.