Взрывной рост. Почему экспоненциальные организации в десятки раз продуктивнее вашей (и что с этим делать) - Юри ван Геест

Точно так же, как интернет снизил стоимость коммуникаций почти до нуля, мы ожидаем, что переход к основанным на информации, распределенным организационным структурам снизит почти до нуля внутренние организационные и транзакционные издержки. В конечном итоге такое снижение транзакционных издержек может привести к тому, что мы называем Кембрийским взрывом – появлению огромного количества новых организационных моделей: от структур на основе сообществ до виртуальных организаций (таких как Ethereum), которые будут отличаться от традиционных организаций небольшим размером, чрезвычайной гибкостью и масштабируемостью.

Кроме того, становится все более очевидным, что, как и интернет, парадигма ЭксО не предназначена только для бизнеса. Она может быть легко применена к любым видам организаций – научным, образовательным, некоммерческим, правительственным. Одним словом, это не некая коммерческая система, а общий подход к организации деятельности.

Например, на что было бы похоже экспоненциальное правительство? Предприниматель и стратег Эндрю Расьеж считает, что правительства должны быть площадками (платформами) для гражданской активности. Джерри Михальски, основатель Relationship Expedition (REX), отмечает, что подлинной задачей правительства является управление общественной собственностью – культурными и природными ресурсами, которые принадлежат всем членам общества, а, как показывает практика, такие системы наиболее эффективно управляются сообществами, движимыми общей Значимой трансформативной целью, а не группами чиновников, зачастую коррумпированных и движимых сомнительными мотивами.

Если на то пошло, традиционные выборные правительства можно рассматривать как зачаточную версию экспоненциальных организаций. У них есть Значимая трансформативная цель (управление страной или регионом), они задействуют свои сообщества (сбор налогов как форма принудительного краудфандинга) и реализуют стратегии вовлечения (пропаганда активной гражданской позиции, выборы), имеют распределенную структуру (включая органы местного самоуправления), ставят сообщество на первое место (по крайней мере на словах), собирают и используют данные и идеи, а также имеют доступ к обширным активам (государственным землям) и персоналу по требованию (вооруженным силам и резервистам).

Таким образом, вопрос не в том, могут ли правительства стать ЭксО – они уже являются ими, хотя и в примитивной форме. Ключевой вопрос заключается в том, сумеют ли они достичь эволюционной вершины и стать высокоэффективными и функциональными, опирающимися на передовые технологии и данные современными ЭксО. Как будет выглядеть такое правительство?

На самом деле на сегодняшний день уже существуют некоторые примеры правительственных систем в стиле ЭксО. Например, закон о защите малых луговых тетеревов, вымирающего вида птиц в южной части Великих равнин в США, неумышленно мешал развитию экологически чистой энергетики в регионе. Чтобы установить ветряную энергоустановку, требовалось пройти через длительный, трудоемкий процесс «оценки воздействия на среду обитания». Этот процесс занял больше шести месяцев, и каждый его этап требовал отдельного утверждения. В конце концов, группа агентств, включая департамент дикой природы и национальных парков, разработала географическую информационную систему (ГИС) с указанием всех «чувствительных» зон. Эта система мгновенно оценивает предполагаемое место установки ветрогенератора и либо утверждает его, либо предлагает альтернативные варианты. Таким образом, теперь процесс утверждения стал в миллион раз быстрее, чем раньше, и требуем минимума усилий.

Примеры успешной реализации стратегий ЭксО в правительственных организациях можно найти и в Великобритании. Майк Брейкен, глава Правительственной цифровой службы, управляет своим департаментом как ЭксО. Благодаря ориентированному на пользователей проектированию, экспериментированию на основе быстрых итераций с привлечением пользователей, и использованию хранилищ GitHub последнее разработанное департаментом приложение получило рейтинг одобрения 90 %. (Вы можете вспомнить, когда в последний раз правительственным службам удавалось добиться столь высокого уровня одобрения граждан?)

Мы считаем, что распространение принципов ЭксО приведет к трансформации не только правительств, но и других традиционно обособленных областей. Возьмите, например, область научных исследований, которая по-прежнему живет под девизом «Публикуйся или умри».

«Большое количество публикаций по-прежнему остается решающим фактором при получении грантов», – говорит Сара Скларсик, директор по биотехнологиям в Modern Medow. Проблема состоит в том, что ведущие научные журналы предпочитают сенсационные исследования, выявляющие значимые корреляции. В результате это побуждает ученых стремиться к получению сенсационных результатов, пусть даже за счет нарушения принципов научных исследований. Скларсик отмечает, что, когда исследователи из Amgen попытались воспроизвести результаты 53 научных публикаций о раке, они смогли подтвердить только 6 из них (11 %)![32] «Такая предвзятость в отношении научных публикаций подрывает принципы объективности и открытого исследования, которые лежат в основе всей науки и имеют решающее значение для успеха науки как таковой».

К счастью, новые инициативы, такие как Figshare и Public Library of Science (PLOS), ломают эту архаическую структуру. Сегодня исследователи и ученые в массовом порядке стекаются на ResearchGate – открытую, ориентированную на сообщество платформу, где участники могут свободно публиковать результаты своих научных изысканий. Насчитывая на сегодняшний день более 5 млн членов, сообщество ResearchGate вполне способно в разы ускорить нынешние темпы научно-технического прогресса.

Есть и другие, не менее важные вопросы, которые неизбежно возникают по мере вступления нами в эпоху ЭксО: «Какого рода экономику создаст мир ЭксО?», «Что произойдет, когда мы переведем на информационную основу бо́льшую часть процессов и продуктов?».

Как правило, при разговоре о полностью информатизированном мире мы склонны представлять антиутопический сценарий: роботы и другие формы искусственного интеллекта устраняют потребность в рабочих местах и обрушивают наш мир в кризис и социальный хаос. Влияние технологий на экономику давно волновало человеческие умы. В 1870-е жатка McCormick, в начале XX века первый конвейер, в 1950-е первый компьютер – все эти новые машины вызвали волну страхов и мрачных прогнозов. Марк Андриссен отмечает, что впервые разговоры о том, что роботы отберут у людей работу, начались в 1964 году, причем по терминологии и тону они ничем не отличались от тех, которые мы слышим в сегодняшних СМИ. Между тем в недавней дискуссии с Салимом Исмаилом авторитетный экономист Джон Молдин сказал, что он, как и Андриссен, не верит в игру с нулевой суммой. Он убежден, что экономика будет развиваться и создавать все новые виды деятельности, о которых мы раньше даже не могли подумать. (Тем не менее Молдин также считает, что по крайней мере в краткосрочной перспективе в экономике будут действовать две противоположные силы – правительства, дающие все более невыполнимые обещания относительно пенсионного обеспечения, здравоохранения и т. д., и растущая под влиянием технологий производительность.)