Память о смерти - Нора Робертс

– Да, я могу тебе с этим помочь. Каким образом ты заставил бы ее это прекратить, Бобби?

– Я не знаю. Она прислушалась бы ко мне, если бы знала, что меня это возмущает, что я этого не приемлю. Она послушалась бы меня. – Он грустно улыбнулся. – Или сделала бы вид, что слушается. Я больше ничего не понимаю. Не знаю, как рассказать обо всем этом Зане. Не знаю, как сказать ей, что все это правда. Ей столько всего пришлось перенести…

– Она была близка с твоей матерью?

– Они хорошо ладили. Зана умеет ладить со всеми. С мамой было нелегко… Ей пришлось приложить усилия.

– Знаешь, когда женщины сближаются, они рассказывают друг другу вещи, которые не доверили бы мужчине. Может быть, твоя мать рассказала Зане о том, что делала?

– Это невозможно. – Бобби попытался выпрямиться, словно хотел придать вес своим словам, и тихо выругался, когда сломанная рука его не пустила. – Зана… она честная. Я не знаю никого, кто был бы так щепетилен. Может, она не стала бы спорить с моей матерью, но она была бы в ужасе. И она обязательно рассказала бы мне. У нас нет друг от друга секретов.

Многие люди питают такую иллюзию, Ева это знала. Но вот откуда они черпают такую уверенность? Откуда каждому из них знать, что другой не утаивает секреты? Откуда каждый из них знает, что другой рассказывает ему все?

– Зана из тех, кто держит слово?

Его лицо светилось любовью.

– Она скорее дала бы отрезать себе палец, чем нарушила данное ею слово.

– В таком случае ей пришлось бы нелегко, если бы она дала твоей матери слово не рассказывать никому, включая тебя.

Бобби открыл рот, но так ничего и не сказал. Ева видела, что он пытается осмыслить эту новую возможность.

– Я не знаю, как она могла бы с этим справиться. Но она бы мне сказала, хотя бы после смерти матери. Она не стала бы держать это при себе. Хотел бы я знать, где она. – Его пальцы вцепились в простыню. – Я думаю, пора бы ей уже быть здесь.

– Я через минуту проверю, но думаю, она уже в пути. Врачи сказали, когда они тебя выписывают?

– Не раньше завтрашнего дня, но уж завтра – обязательно. Я хочу урвать хоть что-нибудь от Рождества. Для нас это первое Рождество вместе, я, наверно, тебе уже говорил. Хорошо, что я успел кое-что здесь купить. Ей хоть будет что развернуть. Черт… как ты это сказала? Ах да. Все очень паршиво.

Ева сунула руку в карман пальто и вытащила маленький пакетик.

– Вот, решила, что тебе понравится. Печенье, – пояснила она и вложила ему пакетик в здоровую руку. – Я подумала: вряд ли они тут дойдут до того, чтобы угощать больных рождественским печеньем.

– Спасибо. – Бобби заглянул в пакетик, и нечто вроде улыбки появилось на его лице. – Это здорово. Тут и вправду паршиво кормят.

Когда-то он приносил ей еду, и теперь она ответила ему тем же. Ева связалась с патрульными и заверила Бобби, что его жена скоро будет в больнице.

Еве предстоял долгий путь домой, и по дороге она начала обдумывать все, что узнала.

Ее сотовый телефон засигналил, и ей пришлось повозиться, прежде чем удалось перевести звонок на незнакомый интерфейс внедорожника, чтобы руки оставались свободными.

– Даллас. И не советую беспокоить меня по пустякам, потому что я тут лавирую на льду в паршивом трафике.

– А я нет! – В голосе Пибоди слышалось радостное возбуждение, бесконечно далекое от нью-йоркского ледяного дождя. На видеоэкране телефона, укрепленного на приборном щитке, ее лицо светилось как зажженная свеча. – Я в Шотландии, и тут идет снег. Большие, пухлые снежинки. Волшебство.

– Да иди ты!

– Ну не надо так. Я просто умираю, как хочу сказать тебе, что мы здесь и здесь суперклево. У Макнабов потрясающий дом, такой настоящий большой коттедж, и тут есть река и горы. А папа Макнаба грассирует.

– Ему что, больше делать нечего?

– Это акцент такой. Жутко клевый. Просто супер. И я им понравилась, Даллас. Они меня, можно сказать, всю облобызали.

– Да иди ты!

– Сама не понимаю, чего я так психовала, чего боялась? Тут так весело, так здорово! Самолет был такой шикарный, а потом, тут такие виды – обалдеть! Прямо как в кино! И еще…

– Пибоди, я рада, что ты хорошо проводишь время. Серьезно. Но я тут пытаюсь добраться до дому, мне тоже хочется урвать кусочек Рождества.

– Ой, извини. Погоди, сперва скажи, ты забрала подарки? Я тебе оставила на столе.

– Да, спасибо.

– У-у-у… – Лицо Пибоди прошло через несколько преображений. В конце концов она надулась. – На здоровье.

– Мы их еще не открывали, не дуйся.

– Да? Ну ладно. – Огорчение сменилось нервной улыбкой. – Хочешь подождать до завтра? Я просто спросила. Ну что ж… Есть что-нибудь по делу, что мне следует знать?

– Все может подождать до твоего возвращения. Иди поешь этого – как там называется их блюдо?!

– Попробую. Я уже выпила большую порцию виски, и мне в голову ударило. Но мне все равно! Это же Рождество. В прошлом году мы с тобой жутко разозлились друг на друга, но на этот-то раз у нас все нормально. Я люблю тебя, Даллас, и Рорка, и каждый дюйм моего Макнаба. И его кузину Шейлу. Счастливого Рождества, Даллас.

– И тебе того же.

Ева разъединила связь, пока Пибоди снова не завела свою песню. Но она улыбалась, въезжая в ворота.

Дом был весь освещен, как будто уже наступил поздний вечер. Ледяной туман, клубившийся над землей, слегка искрился в огнях. Ева видела мигающие на елках огоньки, мерцающие свечи и слышала беспощадный стук ледяного дождя, секущего по крыше машины.

Она на минуту остановилась посреди подъездной аллеи. Ей захотелось просто полюбоваться, подумать, вспомнить. Там, внутри, было тепло, горели камины, в них потрескивали настоящие дрова. Все, что случилось в ее жизни, каким-то чудесным образом вело ее сюда. Все пережитые ужасы, боль и кровь, все, что преследовало ее как свирепый пес в кошмарах, привело ее сюда. Она в это верила.

У нее было все это, потому что она сумела пережить все то. У нее было все это, потому что он ждал ее на другом конце дороги. Он оказался там, выбравшись из своих окопов.

У нее был дом, где мерцали свечи и горели камины. Так приятно было остановиться и подумать об этом, так приятно было знать, что какие бы испытания ни ждали ее впереди, это у нее будет всегда.

И впереди у нее двадцать четыре часа, чтобы наслаждаться всем этим. А иначе зачем жить?

Ева пробежала в дом, вытряхивая дождь из волос. На этот раз Соммерсета в вестибюле не было, но пока она снимала пальто, из гостиной вышел Рорк:

– А вот и ты.

– Пришлось задержаться, извини.

– Я сам вернулся всего несколько минут назад. Мы с Соммерсетом решили выпить по рюмочке у камина. Заходи, садись.