Ущелье дьявола - Александр Дюма

Но вдруг Трихтер прервал свою речь и снова весь затрясся.

— Вот теперь уже явственно слышно, как кричат: Да здравствует император!

И действительно, восторженный гул приветствовал приближавшегося чудо-человека. Огромная толпа народа прихлынула к тому месту, где стояли разговаривавшие.

Судя по восторженному гулу народа, ошибиться было невозможно.

— На этот раз, действительно, едет сам император, — сказал Трихтеру его спутник. — Поспешим и мы.

И они пустились бегом по направлению дворца принца-примаса.

— Пожалуйста, — обратился к Реймеру Трихтер, — побудьте со мною, как можно дольше, мой дорогой, не уходите совсем. Подождите, пока я вернусь, чтобы я чувствовал на себе взгляд друга в то время, как буду подходить к страшному человеку, и знал, что дружеская рука поддержит меня, если я упаду в обморок.

Затем он отыскал своих егерей, которые велели ему стать возле них, обещая пропустить его вперед в тот момент, когда император будет сходить с лошади.

И хорошо, что они поторопились, потому что к стоявшему на площади народу прихлынула еще такая огромная толпа людей, что яблоку некуда было упасть, так что Трихтеру и Реймеру вряд ли удалось бы протиснуться через такую сплошную массу.

Для Трихтера время летело с быстротою молнии. Кровь стучала у него в висках. Сердце захлопнулось в груди. Он уже подумывал отказаться от подачи прошения и бросить хлопоты об обеспечении своей матери.

У него даже мелькнула надежда, что вдруг император передумает, заключит мир с Россией и вернется обратно во Францию, не останавливаясь даже во дворце принца-примаса.

Но тут заиграл трубный оркестр, раздался бой барабана, и Наполеон показался на площади, сопровождаемый громогласными восторженными криками.

Император ехал верхом рядом с коляской, в которой сидела императрица. Он отдавал поклоны народу.

И Трихтер чувствовал, что он окончательно теряет присутствие духа по мере приближения императора, про которого скорее можно было выразиться, чем про Атланта, что он несет весь мир на своих плечах, вернее, — в своей голове, если только не на голове.

Подъехав к дворцу принца-примаса, Наполеон сошел с коня.

Принц-примас, окруженный свитою, стоял с обнаженной головой в дверях дворца.

Он обратился с восторженным приветствием к императору, который сказал ему в ответ несколько благодарственных слов, потом императрица вышла из коляски и вместе с императором намеревалась подняться по лестнице во дворец.

— Теперь ступайте! — сказал егерь Трихтеру. — Как раз пора. Ну, живо!

Трихтер бросил на Реймера умоляющий взгляд.

— Помолитесь за меня! — шепнул он ему.

И, быстро сжав ему крепко руку, он пошел вперед, шатаясь, но, увы, не от вина!

— А, немецкий студент! — сказал Наполеон. — Я люблю эту гордую молодежь. — Что вам угодно, друг мой?

Трихтер пробовал ответить, но ему сдавило горло, и он не мог выговорить ни слова.

Он только протянул к императору правую руку, в которой держал прошение, и при этом выронил свою фуражку из левой руки: он не мог удержать двух предметов сразу.

Император, улыбаясь, взял бумагу.

— Успокойтесь, — сказал он. — Вы говорите по-французски?

Трихтер делал над собою невероятные усилия.

— Моя матушка… — бормотал он. — Ваше величество… Мой дядя тоже… Он убит… Но я… Я не француз.

Он чувствовал, что как раз говорил не то, что хотел сказать.

— Вот что, — сказал император. — Так как вы говорите по-французски, то идите со мною во дворец, там вы и скажете мне лично, что вам от меня надобно.

Барабаны забили поход, и под их грохот император стал подниматься по лестнице, держа в руках прошение.

Трихтер шел позади него, растерянный, как какое-то пятно во всей свите, подавленный всей этой торжественностью, опьяневший от блеска, утонувший в нем.

Так вошел он в приемный зал.

Император принял милостиво представителей королей и принцев. Для каждого у него нашелся какой-то комплимент.

В разговоре с генералом Шварценбергом, представителем Австрии, он хвалил его воинские способности, которые он знал и ценил.

Барону Гермелинфельду, который передал ему поклон и привет от прусского короля, он сказал, что наука — космополитка, и что такой ум, как у барона, делал всех людей равными.

Когда ему назвали представителя герцога Саксен-Веймарского, он быстро подошел к нему, отвел его в сторону, поговорил с ним некоторое время и сказал на прощание:

— Про вас, господин Гете, можно сказать, что вы выдающаяся личность.

По окончании приема принц-примас пригласил императора пройти в столовую.

— Проводите императрицу в столовую, — сказал Наполеон. — Я приду вслед за вами. Мне еще надо распорядиться. А где же мой студент?

Трихтер, который пришел немного в себя, пока Наполеон говорил с другими, почувствовал, что проклятое волнение овладевает им снова. Его втолкнули в кабинет, куда пришел Наполеон с секретарем и двумя адъютантами.

Наполеон сел за стол.

— Ну-ка, друг мой, — обратился он к Трихтеру, — о чем же ты хотел просить меня?

— Государь, мать моя… то есть мой дядя… Да, государь, храбрый солдат в армии вашего величества… — пробовал объясниться сиплым голосом Трихтер.

— Да успокойтесь же! — говорил император. — Где же ваше прошение? А, вот оно!

И он подал его Трихтеру.

— Возьмите, если уж не можете сказать, в чем дело, читайте.

Трихтер, взял прошение, распечатал его и развернул бумагу дрожащими руками.

Но он не успел даже взглянуть на нее, как покачнулся и побледнел.

— Что это такое с ним? — спросил император. Трихтер упал бездыханным трупом. Адьютанты бросились было к нему.

— Не подходите, господа! — крикнул император, встав с места. — Здесь что-то кроется странное.

— Не пойти ли за доктором? — спросил один из адъютантов.

— Не надо, — сказал император, не спуская глаз с лежавшего Трихтера. — Ступайте, попросите сюда барона Гермелинфельда, только смотрите, не разглашайте там, чтоб никто и пикнуть не смел. Пусть барон придет один.

Минуту спустя вошел борон.

— Господин барон, — обратился к нему император. — Вот человек, который моментально умер, развернув бумагу, вон ту, что валяется на полу около него. Не дотрагивайтесь до нее. Я повторяю вам, он умер, развертывая бумагу.

Барон подошел к Трихтеру.

— Человек этот умер, — сказал барон.